Мальчик покраснел, растерялся и почему-то боязливо втянул голову в плечи, словно ожидая удара.
— Ну, хочешь у нас жить? — поняв отца, спросил обрадованный Ромка.
— Да, да… — в счастливом замешательстве прошептал Давидка. Однако ему самому показалось, что он это крикнул громко, так громко, что даже воробьи за окном испуганно шарахнулись с голых веток акации. Солнце выглянуло из-за туч, и в комнате стало светло, как летом.
Не помня себя от радости, Давидка вдруг уткнулся пылающим лицом в полосатый ситцевый передник Ромкиной матери.
— Пани Мартынчукова… я буду вам воду носить… я… — захлебываясь слезами, он что-то говорил, говорил, как ему казалось, очень важное, а взрослые улыбались.
— Ну, хватит, хватит реветь, помощник мой, — ласково заговорила Катря. От ее одежды и больших натруженных рук пахло стиральным мылом. С детства знакомый запах напоминал Давидке о той, которой нет и никогда не будет на свете.
— Ма-ма, — всхлипывал Давидка, и слезы капали из его глаз.
Гриць был удивлен. До сих пор он знал: плачут от боли, холода, голода, конечно еще можно плакать от какой-то обиды, но чтобы плакать от радости? Дурень Давидка, и больше ничего.
Катря по-матерински погладила Давидку по черным курчавым волосам, которых давно не касался гребешок.
— Надо тебе, сынок, голову помыть. Бегите с Ромкой и принесите воды.
«Хорошие люди», — подумал Казимир, получив наглядный урок.
— Гнат, ты случайно не забыл, что должен идти к пекарям? — напомнил Гай.
— Действительно, забыл, — спохватился каменщик. — Извините, друзья, я побегу.
— Нам с Богданом надо хоть часок подремать, — встал из-за стола Гай. — Да и пану Казимиру не помешает отдохнуть.
— Казимир, друже, ты приляг вот тут, на топчане, — сказал Гнат. И, заглянув в кухню, попросил: — Катря, дай подушку.
Во дворе пекарни Бедлеровича Гнат Мартынчук увидел знакомого ему франта из ППС.[64] Собрав вокруг себя пекарей, вышедших на перекур, пепеэсовец что-то жарко им доказывал.
Гнат подошел ближе.
— Панове, прошу понять меня верно. Я есть социалист. Наша партия есть партия робуча. Я не могу равнодушно смотреть, когда рабочий страдает, когда его обманывают шарлатаны и проходимцы, как Кузьма Гай и его компания. Кто такой Гай? Никто. А кто есть мы? Мы есть польская партия социалистов. Мы — други ваши. А Кузьма Гай, Мартынчук, Ясень и эти недоучки-академики — все они шарлатаны! Прошу вас, панове, идите до Песковой горы и гляньте, что они натворили. Пильщики им поверили и объявили страйк..
Тут он заметил Гната Мартынчука, но не растерялся.
— О, пан Мартынчук, прошу вас, про волка речь, а волк и в хату! — с усмешкой произнес он. — Только здесь люди благоразумные, и вам не удастся их обдурить! Нет, нет, они вас не послушают! Хватит и тех несчастных, что остались без куска хлеба, без крова и сейчас по вашей милости замерзают на Песковой горе. И я…
— Прошу, пан Пшибек, — перебил его один из пекарей. — Скажите нам, просим, вы есть представитель нашей польской партии социалистов?
— Так! — торжественно изрек франт.
— Почему же эта партия не поможет тем, кто очутился на Песковой горе, вернуться в бараки? Почему вы не требуете от барона Рауха, чтобы тот лучше обращался с рабочими, как с людьми, а не как со скотом? Хороший хозяин в такую погоду и пса из дому не выгонит.
— Пан Пшибек, — спокойно обратился к франту Гнат Мартынчук. — Когда вы были на Песковой горе?
— Да вот сейчас! — солгал тот.
Тогда опять заговорил пекарь.
— Вы, пан Пшибек, верно заметили, мы люди благоразумные, ложью нас не опутаешь. На Песковой горе никого нет. Гай и его люди всем помогли. Рабочие дали приют бастующим. И советую вам, пан социалист, больше сюда не ходить.
Пан Пшибек побагровел.
— Ах так? Прошу бардзо… Тогда представитель нашей партии никогда не переступит порог вашего заведения! Пеняйте на себя.
Вдогонку ему летели насмешливые реплики:
— Осторожно, паночек, обойдите лужу!
— Не испачкайте лакированных сапожек!
В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ
В недостроенном домике Сокола Гай нашел надежное убежище. Рана зажила, и он охранял дом как сторож.
Уверившись в совершенной безопасности, Гай решил собрать своих друзей. Он, конечно, понимал, что, если полиция пронюхает о его местопребывании, в домике дальше оставаться будет невозможно.
Стоял теплый майский вечер. В такие вечера людям не сидится дома. Но за Стрыйским парком, в районе Софиевки было безлюдно и тихо.
В темном уголке за штабелями досок, ожидая товарищей, сидели Гай и Тарас Коваль.
— Я убежден, что кто-то информирует полицию о наших планах, — тихо говорил Гай.
— Несомненно, действует какой-то ловкий провокатор, — согласился студент.