Когда добираемся до квартиры, на пороге нас встречает Рома, которому Инга кратко рассказывает во что мы успели вляпаться. Когда в прихожую выходит Леша, я начинаю дрожать, стараясь сдержать слезы. На его лице безэмоциональная маска, но взгляд… Взгляд просто убийственный. Уж лучше сдохнуть, чем видеть, как он во мне разочаровывается и злится на меня.
— Ты, блять, охренела, Огнева?! — возмущенно повышает голос Васильев.
— Васильева! — препирается Инга.
— Нет уж, Васильева бы так не поступила! Это твои чисто Огневские замашки! — ругается Роман. — И что теперь, мать вашу?! Менять квартиру? Машину? Что еще нам сделать теперь нужно, давай! Выкладывай уже все как есть!
— Не кричи, — хмурится Инга. — Мы не спалились…
— Как не кричи, понимаете, что могло произойти, будь это засада?! Вы сейчас не в том положении, чтобы светить своими рожами, — обращается ко мне Рома. — А ты вообще мать, твою мать! Как у тебя мозгов хватило так рисковать?
— Я хотела помочь! — обиженно отвечает Инга и собирается выйти из квартиры, но ее ловит муж.
— Помощница, блин! — шипит Васильев, крепко обнимая и прижимая ее к себе. — Не надо секретов, прошу тебя… — Рома поворачивается к Леше и, немного подумав, спрашивает: — Что делать-то теперь?
— Не высовываться и надеяться на лучшее, — пожимает плечами мужчина, не сводя с меня глаз. — Мне пора собираться на бой, давай созвонимся после?
Роман бросает на меня короткий взгляд и понимающе кивает. Перед выходом Инга утешительно касается моего плеча и дает знак “позвони", но легче мне не становится.
Хлопок двери. Щелчок замка. Тишина.
Не говоря ни слова, Ледник берет свою спортивную сумку и направляется в спальню. Собирает все необходимые вещи, так спокойно, что кажется будто ничего не произошло, но я чувствую его напряжение и обиду.
— Леш… — останавливаюсь на пороге я, тихо всхлипнув. — Я хотела помочь… Я…
— Что ты? — застегнув сумку, мужчина поворачивается ко мне лицом.
— Я хотела продать эскизы, я не думала…
— В том и дело, что не думала. Это заметно, — кивает он и, прихватив сумку, проходит мимо в сторону прихожей.
— Леша, я просто не могу смотреть, как ты надрываешься, как тебе тяжело, — пытаюсь оправдаться я. На меня давит его безразличие. — Я не хочу быть бесполезной, тоже хочу помогать нам в общем деле. Я хотела заработать немного денег и хотя бы чуть-чуть облегчить тебе жизнь…
— Золушка, — вздыхает он и обращает взгляд к потолку. — То, что тебя просили не высовываться — намного важнее. Ты хотя бы понимаешь, чем все могло кончиться, а? Представь, если бы вас поймали, — мужчина подходит ко мне и, ухватив за подбородок, заставляет посмотреть в глаза, — как думаешь, это облегчило бы мне жизнь?
Шмыгаю носом и молчу, потому как не знаю что ему ответить.
— Если я не смогу или не захочу что-то делать, если мне понадобится твоя помощь, я тебе скажу, — говорит он.
— Почему ты так спокоен? Ты даже не накричишь и не отругаешь? — спрашиваю я, глядя ему в глаза. — Ты во мне разочарован? Ненавидишь меня?
— Вовсе не ненавижу, — шепчет он, смахивая большим пальцем слезу с моей щеки. — Просто не вижу смысла тратить наши общие нервы, когда все уже случилось и, вроде как, обошлось.
Наклоняется и целует меня в губы. Едва ощутимо, но так сладко и с такой… любовью?
— Золушка, если ты думаешь, что от тебя нет пользы, то ты ошибаешься. Ты делаешь самое важное. Ты лечишь мое сердце. Ты мой живительный источник, заставляющий раны затягиваться. Поэтому не нужно лезть из кожи вон, чтобы что-то мне доказать, просто будь со мной и делай то, что заставляет меня жить…
— Что делать? — сипло спрашиваю я, обнимая его за шею.
— Люби.
42
Еду на бой, сжимая оплетку руля Ромкиной машины. Бездумно напеваю себе под нос иностранные песни, доносящиеся из колонок автомагнитолы. “Tonight is the night I die…”(В эту ночь я должен умереть…) — надрывается парень, а я ему подпеваю.
Сегодня у меня клетка и ринг, вот уж не знаю, каким я вернусь домой. И вернусь ли? У меня первый раз сразу два боя, но мне сейчас это необходимо. Я просрочил долг за зал и братки уже наведывались к Демьяну, напихали ему по почкам, требуя выплату с процентами. Так что сегодня я просто обязан выиграть и передать им сраные деньги.
На губах до сих пор чувствую последний поцелуй своей Золушки перед выходом. Моей Золушки.
Чем дольше с ней живу и общаюсь, тем более четко начинаю понимать, что это уже не просто желание трахнуть, а жажда обладать не только телом, но и душой. Ярче всего я почувствовал свою необходимость в ней буквально пару недель назад и сегодня, когда они с Ингой устроили самовольную вылазку.
Как подумаю, что их могли поймать и отнять у меня мое сокровище — так сразу сердце щемит в груди.
Две недели назад у нас с Эллой произошла небольшая стычка, когда я запретил ей самостоятельно одной ходить в магазин. Она обиделась, снова сказала что хочет быть полезной и… молчала. Была холодна, словно лед, почти весь день до самой ночи.
А я мерз.
Замерзал без ее тепла, без нежности и любви, которыми она меня всегда окружала так искренне и безвозмездно.
Я стал задыхаться.