Эго убийцы

"Поленов, – подумал. – И никак иначе. Московский дворик, рай… а вокруг этого оазиса грохочет двадцать первый век с его нелепым нагромождением стекла на бетон".

Гостиница контактировала с улицей посредством "шлюза" – глухой деревянной двери на чугунных петлях; запирался этот "барьер" металлической гнутой щеколдой и она тоже умилила своей провинциальностью.

Мадемуазель за стойкой регистрации подала анкету и проговорила: "Цените! В каждом номере у нас произведения искусства!" – женщина хвасталась, но Криндер не обратил внимания, и улыбнулся, только войдя в номер. На стене висела роскошная репродукция Айвазовского. К счастью, не "Девятый вал", а "Лунная ночь".

Криндер пересёк комнату, тронул штору, прочитал записку на столе. Записка предупреждала, что холодильником следует пользоваться бережно и осмотрительно; мужчина опять улыбнулся – он попал в заповедник. Тридцать пять лет тому назад, когда Криндер выполнял первый заказ, он жил (и волновался) в точно такой же гостинице: "Только рамы были деревянные… пластик появился позже".

Лёг на кровать поверх покрывала, ботинки не снял (так захотелось), взгромоздил их на спинку. Вынул из бумажника фотографию и вгляделся, пытаясь вообразить, как изменился господин Паренский за прошедшие годы. Паренский носил фамилию Плауман (ныне). Игорь Арамович Плауман.

"И.А. Плауман. Пиджаки, жилеты, брюки". Ниже, очевидно позднее было дописано: "Ателье". Ещё ниже: "Располагаем приличным материалом. Недорого".

Криндер пробежал глазами по табличке (без малейшего интереса) и вошел. Внутри было тихо и светло. В плетёном кресле сидела женщина, читала книгу. Рядом на круглом столике стояла фарфоровая чашка, она светилась – луч солнца попадал прямо на неё.

Ателье занимало нижнюю часть трёхэтажного жилого дома, и было как-бы… утоплено в землю. "Цокольный этаж" – так называются подобные помещения, но Криндер позабыл слово "цокольный".

Вдоль стены, к узким высоко расположенным окнам хозяйка устроила цветочную горку. Цвели "фиалки!" – мужчина узнал цветы и обрадовался своему узнаванию.

Хозяйка отложила книгу:

– Что вам угодно? – спросила.

– Я слышал, вы неплохо шьёте.

– Кто вам сказал?

Женщина смягчала букву "л", она звучала почти как "у", получилось: Кто вам сказау?

Криндер не удивился вопросу:

– Ходят такие слухи, – ответил. Спросил в свою очередь: – Это неправда?

– Нет, почему же… – она замолчала.

По комнате пролетел ангел.

Чем именно – непонятно, но Криндер определённо не понравился женщине, это чувствовалось однозначно. Хотя и тщательно скрывалось.

– Хотите костюм? – заботливо спросила она. – Или просто пиджак?

Разговор строился исключительно из вопросов, и это было забавно.

Криндер спросил, как она догадалась. Она уточнила:

– Догадалась о чём?

– Разве мой пиджак так плох?

– А чего в нём хорошего?

Из задней комнаты появился мужчина (Плауман-Паренский), Криндер узнал его без труда. Игорь Арамович что-то жевал, к подбородку прилипли крошки. В воздухе появилась луковая нотка.

– Будем шить пиджак? – сходу спросил он.

После такой реплики Криндер не выдержал и рассмеялся. Потребовал объяснений, что не так с его пиджаком.

– Шерсть на правом плече вытерлась, – проговорил портной Плауман. – Точно её побило воспитанной молью. На груди схожая плешивая область… Мне продолжать?

Подняв ладони, Криндер капитулировал, сказал, что отдаётся на волю портному.

– Делайте со мной, что хотите, но я не виноват! – Признался: – Я виолончелист. Правое плечо вытерла лямка чехла.

– Он тяжелый?

– В чехле я ношу ноты.

– А грудь?

– В эту точку, – Криндер непроизвольно поднял руку, коснулся, – упирается виолончель.

– Теперь понятно, откуда у вас мозолистые пальцы.

– От струн! – воскликнул Криндер. – Струны виолончели титановые!

– Ляля, ты приготовишь нам чай? – вопрос адресовался женщине. Та кивнула и вышла из комнаты.

Из кармана жилетки возник портновский метр, в микроскопическом блокнотике мастер оставлял пометки. Спросил, надолго ли Криндер приехал:

– Мне стоит поторопиться?

– Пожалуй, нет, – неопределённо ответил Криндер и задумался. Ему хотелось осмотреть городок. – Когда-то здесь жили мои пращуры. Прадед мял кожи, возил продавать в Москву.

– Ностальгия? – предположил Плауман.

– Наверное… хотя я не представляю, что означает это слово.

Ляля принесла чай (в тех же красивых фарфоровых "светящихся" чашах), Плауман рассказал, что его жену зовут Павла Андреевна, но…

– Я зову её Ляля или Лялечка. Так корче и не столь высокопарно. Когда я слышу "Павла Андреевна", душа моя невольно сотрясается, мне представляется императорский выезд: трубят рога, распахиваются ворота, император Павел появляется на белой лошади в зелёном охотничьем костюме. Свора собак окружает его со всех сторон.

Плауман ласково посмотрел на жену.

– Очень мило, – скупо одобрил Криндер.

Когда он ушел, Ляля сказала, что нужно купить пистолет. Немедленно.

– Зачем? – удивился Плауман. – Что-то случилось?

– Мне не понравился этот человек.

– Правда? А мене он показался милым. Общительный такой… виолончелист.

Ляля упрямо повторила:

– Мне не понравился этот человек.

– Чем?