Его там не было

Когда мы выходили, я оглянулся: голова Петровны плавно опускалась к заветному столу. Андрей ускорил шаг, очевидно, чтобы я не услышал стука и храпа. Кроме того, он продолжил свой рассказ.

— В общем обычный мальчик из благополучной семьи. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Как-то раз вся семья на своём автомобиле возвращалась из отпуска и…Короче, обычная история: бухой водила грузовика, машина всмятку, а оба родителя — в морг. Трагедия, такое дело.

Меня несколько покоробило то равнодушие, с которым врач поведал о гибели молодой семьи, но я промолчал. Какой смысл укорять в цинизме именно этого человека, если подобное успело стать своего рода нормой в отношении современных людей? Для спутника погибшие были абстрактными фигурками в сводке телевизионных новостей. Вот они есть, а вот их нет, достаточно щёлкнуть кнопкой на пульте.

— Мальчик каким-то чудом умудрился уцелеть и даже не получил ни единого перелома. Чудо, м-да. К сожалению, единственная полученная им травма, черепно-мозговая, едва не свела пацана в могилу. По дороге в больницу диагностировали клиническую смерть, — Андрей помолчал, видимо для создания интриги, — и она продолжалась порядка полутора часов. Мальчику очень повезло, что его оперировал лучший нейрохирург область, а он никогда не бросает работу, пока есть самый ничтожный шанс. Эту операцию до сих пор считают чем-то невероятным.

Андрей покачал головой, словно сам не мог до конца поверить в рассказанное. В этот самый момент мы остановились перед белой дверью, на которой висел старый покосившийся номер: «Сто восемнадцать». Однако врач не тропился открывать её. Задумчиво уставившись в конец коридора, Андрей вертел ключ на указательном пальце. Где блуждали его мысли, я не знал. Должно быть очень далеко, потому что спутнику потребовалось достаточно много времени, чтобы вновь сфокусировать свой взгляд на мне.

— Можно, я закончу свой рассказ? — попросил он, как-то непривычно жалобно. — А то ваш предшественник вообще ничем не интересовался. А просто выгнал меня из бокса. Не знаю, что там происходило, но вышел он оттуда крайне расстроенным.

— Продолжайте, — разрешил я, пожав плечами. В конце концов, я не испытывал особого желания как можно быстрее попасть за эту обшарпанную дверь с покосившимся номером. Мало того, я испытывал нечто, вроде страха. Страха войти внутрь.

— Так вот, около месяца мальчик лежал в реанимации, пока не стало окончательно ясно, что его жизнь — вне опасности, — Андрей заметно приободрился, когда я разрешил ему закончить рассказ. — Но появились сомнения в психической стабильности пациента. Память сохранилась полностью, но произошли сильные изменения психотипа, если вы понимаете, о чём я. Ребёнок стал необщительным, полностью замкнулся и непрерывно пребывал в депрессии. Кроме того, были замечены попытки суицида, сначала — робкие, а после всё более настойчивые.

— Гибель родителей — тяжёлое испытание, особенно в таком возрасте, — сказал я, искренне надеясь, что дело именно в этом. — Многие дети плохо переносят расставание с близкими родственниками.

— Так дело в том, — Андрей насупился, — что он до сих пор не знает о том, что его родители погибли! Мало того, он никогда не просил, чтобы они пришли его проведать и вообще ни разу не вспомнил о них. В общем, когда попытки самоубийства начали сменяться приступами агрессии в адрес окружающих, мальчика пришлось изолировать. Сначала его пытались держать в обычной клинике, но после того, как поведение пациента стало опасным даже для взрослых санитаров, ребёнка перевели к нам.

Андрей помолчал. Сейчас он напоминал бегуна, перед финальным отрезком трассы.

— Мальчик ни с кем не общается, ничего не говорит. Он или лежит в позе зародыша, или ведёт себя, точно дикое животное, запертое в клетку. Вот почему меня очень удивил сам факт того, что ваш коллега вообще сумел с ним пообщаться.

— Пётр — великолепный психолог, — я улыбнулся, вспомнив кое-что. — Нет ни одного человека, к кому бы он не смог подобрать ключик.

— Думаю, у вас получится не хуже, — судя по всему, Андрей решил мне польстить. — Только заклинаю вас, будьте как можно острожное — пациент может оказаться по-настоящему опасен.

— Учту, — я подождал, пока он скрипел ключом в замочной скважине. — Если не возражаете, я хотел бы побеседовать с мальчиком наедине. Боюсь при свидетелях у меня не получится установить с ним контакт.

— Ваш предшественник сказал то же самое, почти слово в слово, — мрачно кивнул Андрей и осторожно открыл необычайно толстую дверь. Изнутри она оказалась оббита чем-то мягким зелёного цвета. Андрей щёлкнул выключателем и в боксе вспыхнул тусклый свет. — Заходите, но я ещё раз предупреждаю: будьте осторожны. Если что-нибудь случится — зовите, я буду стоять здесь и помогу.

— Очень вам благодарен, — сказал я и шагнул внутрь. — Будьте любезны, закройте дверь. Когда я закончу, позову.

Тяжёлая дверь с протяжным вздохом закрылась, и я услышал, как ключ провернулся в замочной скважине. Теперь я мог осмотреть помещение, в котором оказался.