Его студентка

— Больше трех лет. — безэмоционально отзывается Ева. — Собственно, у нас хорошо-то было лишь первые полгода.

Она выглядит такой хрупкой и несчастной, что сердце предательски режет.

— Тогда почему ты терпишь? — поглаживаю ее по щеке, пытаясь немного расслабить, — Не проще просто уйти?

— Есть обстоятельства.

Кажется, я даже догадываюсь какие. Материальные. Она неработающая студентка последнего курса, и, судя по моим наблюдениям, вряд ли может похвастаться тем, что скопила приличную сумму за годы, проведенных с мужем. Потому что такие, как он редко, напрягают зад, чтобы дать своей семье лучшее.

Даю себе еще немного времени на раздумья, и, не найдя конфликта с собой, твердо предлагаю:

— Ева, я догадываюсь, что сейчас тебе не под силу снимать жилье, и я предлагаю тебе с этим помочь. — Ева сражает меня наповал голубым сиянием глаз, но я стараюсь не терять пришедшей в голову мысли. — Я бы соврал, если бы сказал, что готов попробовать жить вместе, но в будущем такой возможности не исключаю.

Я ловлю ее уткнувшийся в грудь подбородок и тяну к себе.

— Ты должна согласиться. Мы можем видеться каждый день, смотреть кино до ночи и устраивать трах марафоны, пока кровать не развалится. Нам хорошо вместе, и мы оба это знаем.

Губы златовласки начинают трястись и по щекам крупными каплями льются слезы.

— Я не могу так, Ник.

— Почему? — переспрашиваю как можно спокойнее, хотя Бог свидетель, она только что словно двинула мне по яйцам.

— Я не могу принять от тебя помощь.

— Ева. Только слепой не увидит, что ты несчастна в браке. Я знаю, что девочкам часто внушают, что мужчина — это навсегда. Но, черт возьми, тебе всего двадцать два, а жизнь одна.

— Мне двадцать три, Ник. — поправляет Ева.

— Пусть так. Сколько ты еще готова терпеть? Я понимаю, что тебе страшно. Да, черт, даже мне было страшно порвать с Дженной, хотя эта стерва уж точно того не стоила. Просто наберись смелости сделать шаг в другую жизнь, и, уверяю тебя, оглянувшись назад через полгода, ты задашься вопросом, как вообще могла в этом существовать. Ты и так потеряла слишком много времени. Лично я не слишком этим опечален, потому что в противном случае бы не встретил тебя. Но ты… Тебе должно быть эгоистично жаль потерянных впустую лет. Только ты в конечном итоге решаешь, что лучше для тебя. Не твоя мама, ни твой муж, ни я. Жизнь одна. Просто вдумайся в эти слова. Она, мать твою, одна. Сегодня тебе двадцатью, а завтра уже тридцать, через неделю — сорок. Никто не выдаст тебе маховик времени, чтобы вернуться назад.

Ева трясется от всхлипываний, но я настолько на взводе, что все же решаю довести начатое до конца:

— Я дам тебе денег. Собирай вещи и уезжай. Тебя ничего не держит возле твоего олуха Джейка, кроме твоего страха и нерешительности.

— Ты ничего обо мне не знаешь, Ник. — рявкает Ева сквозь слезы. — И я собираюсь уйти от Джейка. Но прямо сейчас я этого сделать не могу, так же как и взять твои деньги. Мне не нужна твоя благотворительность.

Я прекрасно знаю, что она сейчас делает. Откладывает проблему в долгий ящик, как привыкла делать все эти годы.

— Ева, ты…

— Ник, — перебивает златовласка, вытирая слезы. — Отвези меня домой. Нам больше не стоит видеться.

Грудь раздирает так, словно ее полили кислотой. Блядь, вот это сценарий.

— Ты просто трусиха, Ева.

Ева не пытается возражать. Просто согласно кивает, и я молча везу ее к дому.

Я не нахожу себе покоя целые сутки. Не могу спать и есть. Впервые за столько лет я встретил женщину, с которой готов попробовать большее, нем просто секс, и тут такой поворот. Кто-то должен быть умнее и вытащить Еву из этой трясины, если у нее у самой не хватает духу.

В течение пары часов я выясняю ее точный адрес и еду к ее дому. Я сам поговорю с ее благоверным. Мудак? Да. Но черт знает, когда я еще в своей жизни встречу такую златовласку. Вероятнее всего, никогда, а разбрасываться уникальными возможностями я не привык.

Нажимаю на кнопку звонка и просто жду. Хорошо бы тюфяк был один дома, и мы могли бы поговорить по-мужски. Хотя не уверен, что он на такое способен.

За дверью слышен топот шагов и дверь, наконец, открывается. На пороге стоит олух Джейк в домашних штанах и футболке.

— Чем могу помочь? — уточняет он, и по бесцветному тону становится ясно, что он совершенно меня не узнает.

Я не могу ему ответить, потому что впервые в жизни все слова покидают мой лексикон. Я как идиот таращусь в его колени, где к синей ткани трико розовой щечкой прижимается крошечная девочка. Светлые кудряшки и голубые глаза не оставляют шанса усомниться: передо мной дочь Евы. Моей златовласки.

— Мистер? — переспрашивает олух.

— Ошибся квартирой, — хриплю и на нетвердых ногах разворачиваюсь к лифту. Я убит.

25

Ева

— Ты скучала по маме, Камилла? — улыбаюсь, поправляя розовые резиночки на торчащих хвостика дочери. — Потому что я очень по тебе скучала.

Камилла издает смешные булькающие звуки и скалит маленькие зубки, дёргая меня за волосы.

— Скучала, — выговаривает на тарабарском языке, который понимаю только я.