Его строптивая девочка

– Тогда почему ты торчишь здесь, если твоей подружки тут нет?

Я иду к холодильнику, бросив рюкзак на стул. Это прозвучало грубо, но я ничего не могу поделать с желанием вести себя по-сучьи.

– Лис, не надо, – просит брат. Его глаза смотрят на меня с печалью, и я быстро отвожу взгляд, не выдерживая этого.

Вынув из холодильника апельсиновый сок, наливаю в стакан. У меня сводит желудок. Со мной что-то творится. Что-то нехорошее. Так много эмоций! Я чувствую, как их становится больше; они подбираются ближе.

– Посмотри на меня, – негромко говорит Кори.

Я смотрю.

– Я облажался.

– Еще как.

Я киваю, не собираясь это оспаривать.

– Извини. Я не хотел, чтобы тебя это задело. – В его голосе отчетливо звучит глубокое раскаяние и мне бы хотелось, чтобы этого было достаточно.

Но этого не достаточно.

– Ты сделал мне больно, – без уверток говорю я. – Вы оба, но в большей степени ты.

Вздохнув, он кивает. Его плечи поникли, будто груз вины притягивает его к земле.

Я чувствую ком в горле. Мне хочется плакать. Мне надо наконец-то дать волю слезам или это сведет меня с ума.

– Боже, Лис, я знаю! – Кори заводит руки за голову и сжимает их кулаки. – Я не хотел… Просто все… Все так запуталось!

– Как долго?

Я пытаюсь отстраниться от его слов раскаяния. Мысленно представляю силовое поле вокруг себя, которое не дает ничему извне проникнуть в него.

– Я не знаю. После твоего дня рождения, – бормочет он.

Я смеюсь. Коротко и резко. Это что вообще такое?! Они не просто скрывали от меня, а откровенно лгали в лицо, когда я спрашивала!

– Так вы пара? – Я со стуком ставлю стакан на стойку. Мой голос жесткий и холодный. – Встречаетесь? Ты ее любишь?

– Я не знаю.

– Ты не знаешь?!

– Нет! – Он повышает голос, волнуясь. – Я не знаю! Мы просто…

– Вы просто что? Трахаетесь?

Я подхожу ближе к нему, мрачно нахмурившись.

– Черт, да! Блядь! – Он запускает руку в волосы, ругаясь. – Вот поэтому я тебе ничего не говорил! – кричит Кори.

– Почему? Думаешь, моя реакция была бы хуже, чем теперь? Господи, да делайте что хотите! – Я тоже кричу. – Мне плевать, пока Обс в очередной раз не придет ко мне в слезах и с желанием подвесить тебя за яйца! Мне плевать, пока ты не ведешь себя как ебаный трус и пока не лжешь, глядя мне в глаза!

Я задыхаюсь. Мне хочется его побить. Хочется сделать ему больно. Я в ярости и опечалена и мне кажется, что после этого дня наши отношения не будут прежними.

Я толкаю его в грудь.

– Знаешь, что такое доверие?! Что оно значило для меня, когда я доверилась тебе? Тебе, черт тебя дери!

– Лис…

Он мотает головой; его кадык нервно дергается. Его глаза все еще красные от недосыпа или есть другая причина?

– Помнишь, как ты обещал мне, что теперь, когда я стала частью вашей семьи, ты будешь моим старшим братом, который заботится обо мне и защищает меня? Как говорил, что скучал по мне, даже когда не знал обо мне?

Ему не надо отвечать. Он это помнит. Мы оба это помним.

– И что больше ни одному ублюдку в мире не позволишь того, что делал Таннер?

Кори резко втягивает в себя воздух и на мгновение его глаза закрываются, чтобы, когда он вновь открыл их и посмотрел на меня, я увидела в них его боль за его младшую сестру.

– Можешь считать, что я возвращаю тебе это обещание. Ты больше не должен опекать меня.

После этих слов я прохожу мимо него и скрываюсь в своей комнате до того, как плотину прорвет, и я больше не смогу сдерживать слез.

* * *

Когда мне было пятнадцать, я впервые попала в приют для подростков. Моя мама очень странно себя вела и ей нужна была помощь, которую могли оказать только в специальном заведении. Других родственников у меня не было, мне было не у кого временно пожить, пока моей маме не станет лучше.

Вот так я и оказалась в приюте.

Я была напугана, сбита с толку и хотела домой. Вокруг меня были дети, у которых не было родителей по тем или иным причинам. Некоторые из них успели сменить несколько приемных семей. Это были проблемные, агрессивные дети. От таких следовало держаться подальше.

У них был своего рода лидер – Таннер Хьюз. Ему было семнадцать, и больше ни одна приемная семья не хотела брать его к себе. Он был угрозой; опасным и остальные дети предпочитали с ним не связываться. Но, казалось, он даже не обратил внимания на меня, когда я появилась в приюте.

Но он обратил.

Это случилось на вторую неделю после моего приезда. Я все еще испытывала смущение перед другими девочками и обычно шла в душ последней, когда там никого не оставалось.

Мне следовало быть более осторожной. Не такой беспечной. Но я была домашним ребенком, я не знала, как полагается себя вести в таких местах, как то, где я оказалась.

Парень, который даже ни разу не взглянул в мою сторону, вошел в ванную комнату для девочек и сказал, что мне придется быть сговорчивой с ним, если я хочу выжить в приюте. Он был там главным, и от него зависело то, как сложится моя жизнь в новых условиях.