Его сбежавшая невеста

— Врешь.

— Неправда.

— Ты же знаешь, что у нас с ним так ничего и не было, — почти смеюсь я. — Так что прекрати врать.

— Тогда просто скажи, что ты хочешь сейчас услышать?

— Я думала, — я много думала, — что рано или поздно Рашид решит нарушить свое слово и возьмет меня…

— Прекрати…

— Нет, ты послушай, — продолжаю шептать в полной темноте, еле различая его глаза, трогая мягкие, такие знакомые губы. — Если он сделает это, ты вряд ли сможешь спокойно быть со мной.

— Ева! Скоро все закончится... 

— Да ты выслушай хоть раз! Хоть раз можешь замолчать и послушать? Если он это сделает, я хочу хоть раз испытать это с тем, кого люблю. С тобой. С того самого вечера я ни о чем подобном не думала. Но если потеряю эту возможность сейчас, то буду жалеть. И ты будешь жалеть. 

Он накрывает мой рот поцелуем, жадным, неистовым. Затыкает поток, кажется, уже бессмысленной речи, делая меня еще более поддатливой. готовой отдаться прямо здесь. 

 — Нельзя Ева. Скоро Данила проснется..

 — Мы же быстро, — чувствую себя просящей милостыню. Но не могу иначе. Мне это нужно. Очень нужно.  — Только если ты не хочешь... 

Харитон почти задыхается, снова целует, требовательно толкаясь языком во рту и отрывается лишь чтобы зло зашипеть. 

— Запомни, пожалуйста, раз и навсегда. Никто тебя не тронет. И я сейчас трахну тебя, но не потому, что потом это сделает кто-то другой, а только лишь затем, чтобы ты поняла одну простую истину: ты моя, Ева. Всегда была и будешь. И что бы ни случилось, оно так и останется. Поняла?

— Повтори, — прошу я, поглаживая его широкие плечи. Столько лет прошло, а я помню каждую мышцу. Помню каким он сильным был уже тогда. 

— Что именно?

— Это грязное слово. Странное дело, но оно мне понравилось.

Харитон, засмевшись почти беззвучно, вжимает стояк между ног сильнее, руками обнимая меня как можно крепче, и шепчет на ухо:

— Трахнуть — это лишь малая часть того, что я хочу с тобой сделать. Как только мы выберемся из этого гадюшника, я закроюсь с тобой в спальне и буду делать вещи, упоминание о которых заставит тебя не просто напокнуть, а сгореть со стыда. И все это будет тебе нравится. Я сделаю все, чтобы ты умоляла меня обо всем этом. 

— Харитон…

— И ты будешь кричать мое имя снова и снова, пока не сорвешь горло. — Его рука задирает подол восточного наряда, нащупывая штаны. — Это будет сложно…

Он снимает их, тут же трогая пальцами между ног.

События последней недели стерли их памяти оргазм на ручье, но сейчас все возвращается новыми красками, заставляя меня почти задыхаться. А может, это все его тверлые, чуть шершавые пальцы, творящие порочное волшебство, перебирая завитки в поисках заветного местечка. И стоит ему нащупать самую сердцевину, как я закусываю губу, чтобы не застонать. В полной темноте, почти ничего не видя, слушая лишь его частое, горячее дыхание, остальные все чувства обостряются во сто крат.

Но мне хочется большего, теперь пальцев мне мало, и вскоре я ощущаю, как нечто огромное упирается мне в промежность. Сухая, твердая головка члена скользит вверх-вниз по половым губам, словно предупреждая о вторжении. На миг даже кажется, что он слишком большой, что он просто не поместится во мне.

— Харитон, я не уверена…

— Отступать поздно, к тому же он уже был в тебе. И помнится, тебе даже понравилось. Помнишь, как ты просила еще? 

Вполне разумно, только вот…Додумать я не успеваю.

Глава 15. Ева

Все как в тумане, стоит давлению между ног чуть усилиться.

Головка члена раздвигает складки и не без труда толкается внутрь. Харитон растягивает меня, а я почти перестаю дышать, двигаться. Мне остается только чувствовать, только слышать, как шумно в унисон бьются в тишине наши сердца, как кровь потоками течет по венам, как в груди растает незримое счастье мгновения.

Тело тут же натягивается струной. Я словно музыкальный инструмент, на котором виртуозно играет Харитон. Прикосновениями к разгорячённой коже, неистовыми поцелуями, длинными, медленными толчками, все сильнее подчиняя меня себе. Грубые, глубокие. В каждый из них он вкладывает силу, страсть, желание. То терпение, которому научился, пока я дразнила его день изо дня. Даже злость. 

Он рвано дышит мне в губы, целует щеки, веки, лицо и шепчет, опаляя, покрывшуюся испариной кожу:

— Такая узенькая, такая горячая. Ева, блядь, Ева. Были бы мы одни, дома, в безопасности, я бы не выпускал тебя очень долго, наслаждаясь каждой секундой в тебе.

Он словно извиняется, а может быть ругает меня, что вместо того, чтобы спокойно поблагодарить я почти вынудила его заняться со мной любовью. Но мне было это нужно. В этом месте, в этот момент, пока мы живы мне хочется ощутить себя живой, настоящей, любимой.

 Через еще несколько таких приятных, чувственных движений Харитон словно теряет человеческую сущность. Принимается совершать частые фрикции, каждая из которых бьет в самый центр нервной системы, приближая меня к падению.