Его птичка

От скорости проникновения и от того, как часто Рома тер клитор, я наконец ощутила приближение оргазма. Он надвигался как ураган, сначала возбуждение легкими отголосками ветерка, потом и унесший вдаль весь разум шторм наслаждения. Я кричала, кончая и задыхалась, когда Рома, позабыв о моем комфорте, просто начал долбить мою узкую попку, оставляя пальцами синяки на нежной коже.

С рычанием он кончил в меня, пока я уже теряла сознание от унесшего меня в дали нирваны оргазма.

Туман в голове прояснился, и вот тогда я прочувствовала всю прелесть анального секса. Вернее, всю боль.

Рома еще минут пять успокаивал меня, вытирая попутно салфетками. Потом, конечно, опомнился и высказал по дороге все, что думает про мой поступок: про танцы в ресторане и распитие напитков в компании не вызывающих доверие личностей.

Я кивала, соглашалась, обещала так больше не делать и млела от того, каким защитным коконом окружил меня Рома. Мой Рома.

Сначала мы заехали домой, чтобы я приняла душ и оделась, а потом к матери и Олечке. Мои девчонки уже сменили бледность на румянец и все чаще улыбались. А когда Оля лихо запрыгнула к Роме на руки, меня вдруг стрельнула мысль, что я тоже хочу от него ребенка.

Что я хочу всего, что он может дать. И если он будет продолжать меня любить как сейчас, смотреть как сейчас, то я, пожалуй, готова простить ему все.

Это страшно.

Это как стоять над пропастью и разобрать мост, на котором стоял столько лет, оставив лишь тонкий канат по имени Рома. И да, дух захватывает. Рома и радость от его присутствия будоражат. Но этому канату так легко порваться, и срочно необходимо построить на этом канате новый мост, еще более крепкий, чем раньше.

После больницы мы снова в машине и снова куда-то едем. Мчимся, разговаривая о какой-то ерунде, сквозь плотный световой туман городской вечерней иллюминации.

На мой вопрос, куда мы так торопимся, Рома лишь окидывает меня взглядом и спрашивает сам:

— Где твоя сумка?

Из оранжевого рюкзака он достает мой паспорт. Ношу его всегда с собой как пропуск.

Далее Рома провел меня в какой-то офис в розовых тонах, через черный ход.

— Аня, — женщина из паспортной службы, что срочно оформляла нам документы в Европу три года назад, вышла из-за стойки и широко нам улыбнулась. — Как дела, милая? Ты только хорошеешь…

— Все хорошо, спасибо, — улыбаюсь в ответ и даже принимаю объятия. Она и тогда была милой.

Любой был бы милым, принимай он на руки тридцать тысяч за полчаса работы. Рома не пожалел. Он хотел отвезти меня в Париж и отвез. Лучший Новый год в моей жизни.

Только непонятно, что мы делаем здесь сейчас, да еще и в десять часов вечера.

Рома вдруг отдает Лидии мой паспорт, как и свой, предварительно достав его из бардачка.

— Там деньги, — проговорил Рома, качнув головой, когда я попыталась влезть.

Ну вот серьезно? Что за дичь здесь творится и кому в голову пришло лепить в офисе на потолке ангелочков?

— Туше, Роман. Не будь грубым. Я же помогаю от чистого сердца двум любящим сердцам.

Что?

— И от чистого сердца берешь с каждого сердца по штуке баксов.

— От чистого, — не показывая ни грамма стыда, она пожала плечами и практически лебедем уплыла в кабинет, пропев: — Ждите здесь.

— Я ничего не понимаю, — как в прострации, сказала я, смотря на закрывшуюся дверь, темное пятно на розовой стене. И наконец огляделась. На стенах висели стенды и на кабинетах были номерки.

Мать твою! Это же ЗАГС!

— Загс?! Но как же… Мы же хотели…

— А ты меня достала своим недоверием, — не глядя на меня, ворчит Рома. — Так по крайней мере ты будешь знать, что я точно не собираюсь ни на ком жениться.

— Но я… — Слезы обиды кололи глаза, и Рома, тяжело вздохнув, прижал меня к себе. — Но я хотела платье и фотосессию. Мама еще не выздоровела.

— Все будет. Это просто формальность. А нормальную свадьбу сыграем на каникулах.

— Правда? — поднимаю полные слез глаза и облизываю соленые губы, чувствуя, как сквозь корку льда пробиваются ростки надежды. Женское тщеславие — это проклятие слабого пола, но надеть пуанты со свадебным платьем обязана каждая выходящая замуж балерина.

— Когда я тебе врал? — шепчет и целует. Так нежно, словно боится снова возбудиться. А я все равно чувствую приятное тепло внизу живота. — Ты оклемалась? Даешь себе отчет в своих действиях?

— Полный, — как солдат, отрапортовала я и счастливо улыбнулась. Невыносимый мужчина. Такой циничный. Такой порой черствый, но удивительно эмоциональный, когда дело касалось меня.

— А как это ты все так быстро организовал?

— Жадность, — тихонько шепчет он мне в губы, мельком взглянув на дверь. — Людская жадность дает много возможностей нарушать правила.

Хихикаю на этот вкрадчивый тон и тут же подбираюсь, когда нас зовут.

Не прекращая улыбаться, слушаю сонную женщину в нарядном костюме и ее речь, думая, что еще пара минут, и я уже не буду Синицыной. Я стану Сладенькой. Анна Сладенькая. Звучит красиво.

— Аня, ты уже будешь отвечать? — раздраженно привлекает внимание Рома.

— Что? А да, конечно! Где подписать?