Его птичка

Его ледяной, но теплеющий взгляд, проникший в самую сущность, стал когда-то моей погибелью. Настолько я стала зависима от его решений и поступков, от его эмоционального состояния, что это пугало, стирало грань между реальностью и фантазией. Он полностью овладел моей жизнью, чувствами, и сопротивляться его напористому поцелую было бессмысленно, так же бессмысленно, как сопротивляться, когда его рука расстегнула бюстгальтер и принялась ласкать спину. Сначала украдкой, словно спрашивая разрешения, потом все смелее, переползая мне на грудь и плоский животик.

Потом он просто толкнул меня на руль и стал уже в открытую мять грудь, всматриваясь в глаза. В мои подернутые туманной пленкой глаза, через которую все казалось ярче. И за окном словно не сумерки, а день. Странное ощущение, но приятное. Когда он уже трахнет меня?

— Аня, — напрягся он и посмотрел в мои глаза внимательнее. — Ты же под кайфом!

— Каким кайфом? Из-за тебя? — лепетала я, еле раздвигая онемевшие губы.

— Что Олег давал тебе?

— Только шампусик, — хихикнула я и сделала телом волну, бедрами, задевая его бугор в брюках. — Рома, трахни меня. Ты три дня меня не любил. Я изнемогаю.

Сказала, и от собственных слов стало смешно. Изнемогаю.

— Так в помыслах моих иль во плоти

Ты предо мной в мгновение любое.

Не дальше мысли можешь ты уйти.

Я неразлучен с ней, она — с тобою.

Мой взор тебя рисует и во сне

И будит сердце, спящее во мне, — продолжил Рома за мной сонет, один из тех, что мы читали в пору совместной жизни. — Я всегда тебя люблю, и по-хорошему тебя в больницу бы отвезти, — думал он вслух, не прекращая при этом гладить мой животик, грудь, обводить кончиками пальцев ареолы сосков или цеплять вершинку, заставляя меня… Да. Пожалуй, слово «изнемогать» подходит.

Потому что я уже не могу терпеть, как сильно хочу его член в себя.

— А давай лучше по-плохому, — маняще шепнула я, облизнувшись, чувствуя, как пусто и хорошо внутри.

Рома усмехнулся.

— Только потому, что тебя могут загрести за употребление, а меня за соучастие.

— И нас посадят в одну камеру, — фантазирую я, все чаще и активнее двигая бедрами на его члене, вспоминая, как делала это в клубе. Как трахала его через тонкие слои одежды.

— Сомневаюсь, но ты продолжай фантазировать, — хрипло говорил он и сжал мою грудь в своих руках, притягивая к себе и захватывая в плен волосы.

Должно было быть больно, а тело вместо этого взорвалось удовольствием. От него, от его грубости, от того, как он потянул за пояс трусов. Ткань впилась в нежную кожу, но даже это не остудило мой пыл, и я уже руками схватила Рому за плечи и стала изображать похотливую русалку на волнах.

Рома нетерпеливо порвал белье, оставляя меня совершенно обнаженной на его коленях.

Это так чувственно. Он полностью одет, а я голая в его руках, на его члене.

Вот где кайф, а не всякие там таблетки и вещества. Кайф — это когда находишь человека, прикосновения которого вызывают стойкую зависимость. А без них начинается ломка.

Рома, показывая жадным взглядом, что его чувствует тоже, тянет меня за волосы сильнее и внимательно следит за реакцией. Он же врач, он же должен проверять мое здоровье и получаю ли я удовольствие. А я получаю.

— Сильнее…

— Не больно? — еще рывок.

— Не-а, ты и не можешь причинить мне боль. Ты же любишь меня.

— Тебя нужно отрезвить.

— Поедем домой? — шепчу ему на ухо и прикусываю мочку, продолжая покручивать бедрами, чувствуя безбашенную похоть, и предлагаю пережитое всего однажды: — Ты возьмешь меня в попку. Тебе же понравилось тогда.

Он дергается и медленно скользит рукой по спине, спускаясь вниз, и вдруг давит на колечко и вставляет кончик пальца в анальное отверстие.

Сразу без смазки и насухо. Было странно, но не больно.

— Понравилось, очень… Мне нравится быть в тебе, мне нравится кончать в тебя…

— Тогда чего же ты ждешь? — хихикнула я и стала отчаянно дергать ремень джинсов, наконец целуя любимые губы, пролезая языком в рот. В моих руках оказался член. Большой, увитый венами и гладкий, как сталь, обтянутая шелком, и я боготворила его руками, пока язык владельца этого совершенства вылизывал мне рот.

Рома задрожал, замычал от удовольствия, продолжая скользить средним пальцем во мне, а большим потирая кнопочку клитора.

Говорить больше не хотелось, тем более когда Рома приподнял меня, смочив член слюной, и стал проталкивать его вместо пальца. Я просто задохнулась от яркости ощущений. В голове сразу прояснилось, и я застонала.

— Рома…

Он уже не слышал. От тесноты его просто штырило и трясло. Он крепким захватом пальцев сжимал мне бедра и пытался дышать глубоко и ровно. Поднял меня снова и снова опустил на себя. Раз, еще раз, пока не стал двигаться мощными, плавными фрикциями, срывая стоны с моих пересохших губ.

— Да, девочка, да, малыш, — часто дышал он мне в губы, иногда их просто облизывая. На поцелуи не хватало дыхания.