Его птичка

Смеюсь над очередным ребячеством, стараясь выкинуть из головы, что недавно точно так же сжимал меня любимый. Сжимал так, словно не было трех лет разлуки и предательства, словно он вернулся любить меня с новой, еще более разрушительной силой.

Такси, ночной Питер, разводные мосты, и вот мы в номере, и я сразу отправляюсь в душ.

Одежду-то скинула, только вот в кабину войти не решаюсь. Стою, смотрю, реву.

После секса с Ромой мыться не хочется, хочется оставить его запах на себе навсегда. Жить с ним, спать с ним, чтобы еще хоть ненадолго, а лучше навсегда ощутить себя его частью. Его единственной любовью.

Холодок по телу вызывает мурашки, и я, мотая головой, решительно захожу в кабину и выкручиваю краны на полную. Почти обжигаю себя струями воды и начинаю, сотрясаясь в рыданиях, тереть себя мочалкой. Сдираю вместе со слоями краски запах и сущность Ромы.

— Ань, ты скоро?

— Иду, — кричу и, всхлипнув последний раз, выхожу из душа.

Из зеркала смотрит девушка с несколько опухшим лицом, на котором, как мазки художника, выделяются три пятна: два синих глаза и опухшие, искусанные в кровь губы.

Сколько можно упиваться воспоминаниям? Может быть, действительно пора идти дальше. Если встреча с Ромой — это судьбоносный знак, то и не знаю.

Он женится, а у меня своя жизнь. Я сделаю все, чтобы в ней не было места мыслям о не раз предавшем меня мужчине.

В машине Олег, несмотря на уговор, что мы больше не вместе, держался непозволительно близко, а рука так и норовила накрыть мою коленку.

С этого все и началось полгода назад, с машины и коленки.

Я тогда в очередной раз рыдала у него на плече о том, как мне тяжело живется. Как изменилась моя жизнь.

Сначала коленка, потом губы, и вот он уже пьет мои слезы вместе со мной.

Поцелуй долгий, не принес ничего кроме стыда и чувства вины. Но надо отдать должное Олегу, он не сдавался. Очень тонко и деликатно подводил меня к постели, а потом так же долго и деликатно любил. Правда, все без толку.

— Знаешь, — сказал он тогда, отдышавшись после своего оргазма. — Не будь я взрослым и самоуверенным мужиком, ты бы меня лишила самого ценного.

Чувства собственного достоинства я не лишила его и на третий раз, он вполне себе подтверждал его с другими.

Мы подъезжаем к лофту. Пять этажей, мансарда и, должно быть, шикарный вид на город.

В коридоре консьерж.

Он без проблем нас пропускает, и, пока мы едем наверх в зеркальном лифте, неспешно обсуждая выступление, я невольно вспоминаю лифт в больнице.

Именно тогда я уже понимала, что Рома стал заразой, которую не вытравишь просто так. Тут даже облучение его безразличием не помогло.

Ничего не меняется.

Мы выходим из лифта, и нас уже встречает высокая темноволосая женщина с серьгами-кольцами и густым макияжем на лице. А вот наряд у нее шикарный: платье бордового цвета, слегка приспущенное в плечах, жемчужное колье, и я… бедная замухрышка. На мне купленная когда-то Ромой блузка под цвет глаз и черная юбка-стрейч почти до пола.

— О! Это сам Афанасьев Олег, — провозгласила она громко, привлекая внимание гостей за ее спиной, — и его личное вдохновение! — Можно не так пафосно? — Добро пожаловать!

Ее улыбка растянулась неестественно широко, а затем она обернулась к людям, среди которых она казалась неестественно яркой, громкой, пафосной.

Но и это все отошло на второй или даже десятый план, когда я расслышала ее фразу и поняла, на кого она смотрит. Это разверзло подо мной землю и вызвало желание прыгнуть туда, потому что преисподняя была теперь и здесь.

— Рома, милый! Подойди познакомься.

Глава 29. Рома

Есть моменты, когда время замирает. Дыхание останавливается, и чувствуешь, что впал в летаргический сон. Умер на мгновение. На такое долгое-долгое мгновение.

Лица, праздничные наряды, звон бокалов. Смех. Все замерло, когда вошла в квартиру вместе с Афанасьевым она.

А после голоса Антонины я слышу треск стекла и не понимаю, откуда он. И не хочу понимать. Потому что не могу оторвать глаз от вмиг раскрасневшегося лица, больших глаз, шелковистых волос и чужой руки, что так по-хозяйски сжимает ее талию.

Какого хуя ты здесь делаешь, Аня?

Спросить легко, ответить некому.

В ушах какой-то шум. Кровь толчками бьется в мозгу.

Моргаю и понимаю, возле меня лепечет Антонина, но я ее не слышу, она где-то далеко, а вот Аня близко. Далеко и близко.

И тут руку обжигает спирт.

— Ты что творишь? — шиплю от боли и смотрю вниз. Тоня уже обматывает мне руку бинтом. Под ногами осколки.

Похоже, я разбил стакан.

— Все нормально. Там просто царапина. Тебе не больно? — лепечет она. Заботливая. Она вообще мировая баба. Готовит хорошо, сама убирается, сама из кабаков меня вытаскивала, на путь истинный направляя. Предупреждала, что, если напьюсь еще раз, ее отец, главврач больницы, меня выгонит. Она хорошая, и я ей благодарен, но в голове только Аня и Олег. И слухи, которые оправдались.

Они вместе.

Сама мысль, что этот кобель трахает Аню, вызывала желание либо разбить еще пару бокалов, либо разбить себе голову, либо вскрыть скальпелем Олега.