Его птичка

Мозги уже не работали. Сознание заполнила вязкая, тягучая похоть. В паху горело, гнев и обида требовали выхода. Сперма требовала выхода. Член болезненно налился кровью, терся о боксеры, рвался наружу.

Я правда хотел просто поговорить, но, ощутив в своих жадных руках упругую задницу, не смог связать и двух слов. Только рычал как животное, срывал колготки как животное.

Пальцы дрожали, подбираясь к заветной цели. Она сопротивлялась, извивалась как эпилептик, царапала кричала. Мне все было нипочем. Я имел цель, а хотел я поиметь Аню. Прямо сейчас. Оказаться внутри. Там, где тесно узко, горячо. Охуенно.

Средний палец наконец погладил на удивление влажные складочки, потер взбухший клитор и толкнулся внутрь. Палец обволокло влажным обжигающим теплом, и я рвано выдыхаю.

Аня дернулась и стала со всей дури хлестать меня руками, но меня уже было не остановить.

И сделав во влагалище — все таком же узком влагалище — пару движений, я прошептал на ухо:

— Не дергайся. Малыш. Это же я.

Глава 24. Аня

Этот низкий голос полоснул по сознанию ржавым скальпелем, загоняя микробы образов из прошлого и вскрывая старые раны. Все сопротивление с моей стороны сошло на нет, так же быстро, как мужчина, то есть Рома, стянул с меня давеча тунику.

Полумрак не прячет от меня этот ужасающий и выпивающий мою душу взгляд.

Мыслей не осталось, а душивший меня обжигающий стыд из-за острого возбуждения, что вызвали во мне грубые прикосновения незнакомца, унесся прочь.

Ну, еще бы не стыдиться.

Какой-то мужик раздвигает тебе ноги на грязном полу клубной кладовки, тискает грудь, а ты хоть и сопротивляешься, кричишь о помощи, но течешь как сука. Изнемогаешь и сдерживаешь желание поддаться ему всем своим натруженным танцами телом.

А все запах.

Головокружительный, манящий, древесный, настолько знакомый, что сердце замирало и тут же отбивало свою долбаную чечетку.

Наверное, было глупо приехать в Питер и рассчитывать, что судьба не столкнет нас лбами. Но я верила в это. Ведь Питер огромный, едва ли меньше Москвы, где я жила с рождения. Танцевала для себя, работала для других, любила его, трахалась с ним, ненавидела его!

Откуда в богемном ночном клубе возьмется хирург из престижной больницы?

И вот Рома на мне, его палец во мне, а губы до невозможности нежно касаются шеи, режут чувства наголо кончиком языка. Рисуют узоры, срывают с губ стоны.

Я не могла поверить, что это не сон.

— Рома? — только и пискнула я и совсем расплавилась, стала безвольной марионеткой в сильных умелых руках кукловода.

— Да, малыш, да, это я. Твой Рома, — говорил он, найдя в темноте мочку ушка, пока его средний палец продолжал растягивать мое лоно, а большой — ласкать клитор. — Это Рома.

Я поверила.

Все говорило о том, что именно его взгляд я чувствовала, пока позорилась на сцене с голой грудью.

Но стоило проверить, стоило убедиться окончательно.

Поэтому я начала оглаживать его взлохмаченные светлые волосы, плечи, все такие же широкие, напряженную спину, упругие ягодицы и наконец коснулась пояса брюк.

Бугор в них давил мне в бедро и скоро, я знала, продавит и складочки между ног, вонзаясь в лоно. Это было так же неизбежно, как то, что солнце поднимется на востоке, а метро закроется в двенадцать.

Пока Рома продолжал ласкать мне кожу на шее, пальцами второй руки водить по губам, я привычным движением расстегнула ремень и сразу полезла в брюки… И вот здесь ошибиться было невозможно.

Это Рома.

Слишком часто я держала этот член в руках, во рту, в себе. Испещренный венами, с крупной головкой и нежными, словно обтянутыми шелком яичками.

Идеальный.

Я пробежала по стволу пальчиками, ощущая, как сильно он пульсирует в такт тяжелому дыханию самого Ромы.

Сам бывший любовник и жених прижимал меня к полу, целуя мне шею, уши, лицо, обжигая дыханием.

— Аня.

— Рома, — шепнула я, и наше дыхание смешалось, а в следующий миг безумие достигло апогея.

Губы соприкоснулись, руки сжались сильнее, сердца стучали в унисон.

Рома по-звериному рычал, стискивая мои губы в грубом, рваном поцелуе. Протолкнул язык в глубину рта, совершая те же круговые движения, что и его палец в моей киске и на комочке нервов.

О, мамочка, дай мне вытерпеть эту сладкую пытку.

Я неистово отвечаю на поцелуй, ласкаю верхнюю губу, всасываю язык, потому что ни на что другое не осталось желания и гордости. Я упиваюсь его жадными животными прикосновениями, руками, одна из которых так и тискала мне грудь, а палец другой продолжал толкаться внутрь, вырывая всхлипы и хныканье от импульсов экстаза, что били как электрошок все тело.

Медленно и мало. Я хотела больше, я хотела полностью осознать, что рядом Рома, что именно он навалился на меня в темноте, потому что с той же страшной силой скучал и погибал без меня, как и я.

Конечно, как и я.

— Рома…

— Аня. Дай мне. Пусти меня… в себя, — бормотал он, словно от этого зависела его жизнь, и с влажным звуком вытащил пальцы.

Он провел ими по всему моему телу, вычерчивая влажную дорожку от дрожащих ног до острых чувствительных сосков, а затем обвел контур губ, верхней, нижней… И всунул палец в рот.