Его (не)приличная ведьма (СИ)

Волчара. глядя на это, только громко фыркнул. И хрипло, лающе расхохотался, сверкая неприлично довольным оскалом. Отпустив мою ногу, он снова взял в руки свою бадью с кофе и снисходительно протянул, делая очередной глоток:

— Это волчьи заморочки, сладкая. Тебя они не касаются.

— О, даже спорить не буду, хвостатый, — опершись ладонями на столешницу, я подалась вперед, ехидно вскинув бровь. — Ты уже взрослый мальчик, сам справишься. Если так безбожно тупить прекратишь. И скажи-ка мне, сла-ад-кий, с каких пор в ваших заморочках участвуют некромаги?

— С тех пор, как всякая сверхъестественная поебень начала твориться в этом городе на постоянной основе, — спокойно откликнулся этот засранец. И я прикусила губу, давя кровожадный порыв впиться ногтями в его невозмутимую морду. — Детка, когда речь идет о дележке территории и банальном выживании, хороши все средства. Захочешь жить свяжешься не только с некромагом, но и с ведьмой, солнышко.

Волчара умолк, выразительно поиграв бровями. И я даже не знаю, что меня взбесило больше, это неприкрытое пренебрежение в адрес сестер по ремеслу или его вкрадчивый, ласковый тон, которым мне, как неразумному щенку мудак-вожак пытался объяснить элементарные вещи. Да так, что будь я действительно приличной ведьмочкой, умницей, отличницей и просто наивной прелестью, я бы непременно возмутилась такой откровенной издевкой. Но…

Я медленно выдохнула, гася ненужное раздражение и растянула губы в обворожительной, соблазнительной улыбке. Приличия во мне ни на грош, а вот самой натуральной сучности отмерили с избытком. И сев прямо, я подняла руку и показала тихо фыркнувшему в чашку с кофе волку средний палец, ласково заявив:

— Да пошел ты, волчара. Суицидник хренов, млять. Интересно, ты хоть представляешь, что с тобой было бы, попади это заклятье чуть выше и левее?

Монтгомери в один глоток осушил свою бадью, нагло проигнорировав мой вопрос, и отставил пустую кружку в сторону, поднимаясь со стула. Обогнув стол по краю, он остановился прямо напротив меня, ухватив за подбородок и поворачивая лицом к себе. Чтобы ласково провести подушечкой большого пальца по моей нижней губе, хрипло выдохнуть, опаляя горячим дыханием мое ухо:

— Что я слышу, детка… Ты переживаешь за меня, Мо-о-р?

— С хрена ли, аль-фа? — я облизнула пересохшие губы, чувствуя, как сердце заходится в бешеном ритме от ощущения его пальцев, скользнувших за ворот махрового халата и сжавших мою грудь. — Поверь мне, волчара, ты не стоишь ни единой минуты моего волнения… Ох…

Острые клыки прикусили мочку уха. Меня властно развернули лицом к себе, скользнув руками по плечам, сминая и стягивая мягкую, махровую ткань. Прикусив бьющуюся под кожей жилку, волк довольно заворчал. И ущипнув пальцами одной руки мой напряженный сосок, второй зарылся во влажные волосы на затылке, оттягивая голову назад:

— Маленькая, непослушная ведьма… И что же, ты хочешь сказать, у меня нет ни единого шанса стать причиной твоих переживаний?

— И… О-о-о… — я зажмурилась, впиваясь ногтями в его спину, с силой проводя по гладкой, горячей коже. — И с каких пор всемогущим альфам так важно, чтобы простая ведьма переживала о них?

11

Меня не удостоили ответом, резко вздернув вверх и усадив на край стола. Потянув за пояс халата, Монтгомери без труда стащил с меня эту тряпку, отбросив ее куда-то себе за спину. Глухо, утробно зарычав, когда я хмыкнула и откинулась спиной на стол, разведя ноги шире. Облизнув указательный и средний палец одной руки, я скользнула ими вниз по телу. Неторопливо и провокационно очерчивая линию ключиц, налившуюся от желания грудь и впалый, плоский живот. И волк застыл, жадно следя горящим взглядом за каждым моим движением. Так напряженно и так пристально, что я плюнула на все обиды, размышления и ненужную рефлексию, с тихим смешком насмешливо протянув:

— Попробуй, переубеди меня, волчара. Заставь меня думать только о тебе.

И словно этого было мало, я согнула ногу в колене, опираясь пяткой на стоявший рядом стул. Точно зная, какой открывается вид. Довольно хохотнув, в ответ на громкий, властный рык, разбивший на осколки повисшую в лофте тишину. А в следующую секунду мне стало не до смеха, совершенно. Из головы вылетели все мысли, горло сжало спазмом, а внизу живот поселилось самое настоящее адское пламя. Потому что…

— Твою ж мать… — выдохнула, выгибаясь дугой и скребя ногтями по столу. Извиваясь и ерзая от нестерпимых, жгучих прикосновений горячего языка, обстоятельно, размашисто вылизывающего мое лоно. То замедляясь, мучительно-сладко, почти невесомо проходя по пульсирующему клитору, то откровенно трахая меня, безжалостно и сильно. Довольно урча на каждый мой стон, срывая с моего языка отборные ругательства и жалобные просьбы не останавливаться.

Это было откровенно, почти стыдно и до неприличия восхитительно. Так, что мне было уже наплевать, с чего началась наша ссора, и почему в груди тлело жгучее раздражение на этого упрямца. А волк, словно только этого и ждал, пригвоздив меня к месту своей когтистой лапой.