Его моя девочка

– Ли-избет, – в который раз пропел Пожарский почти уже у самого уха, качнулся, оказался совсем уж близко, и Лиза отступила.

Няшные щеночки вовсе ни при чём, никто его не кусал, и, наверное, уже по интонациям в телефоне можно было определить, просто она и предположить не могла.

– Ты напился что ли?

– Ну да, – невозмутимо подтвердил Алик, тоже отступил, упёрся рукой в дверь, и та захлопнулась, а он опять покачнулся, но удержался. – А нельзя? – И тут же страдальчески выгнул брови. – У меня, может, причина уважительная. – Добавил упавшим голосом. – Страшное горе.

– Что случилось? – по-настоящему встревожилась Лиза, даже испугалась немножко.

Пожарский шмыгнул носом, отвёл взгляд в сторону, сообщил патетично:

– Бросили меня.

О господи! А она уже столько всего напридумывать успела. Хотя и сейчас, возможно, не так поняла.

– Кто?

– Не скажу, – мрачно заявил Алик. – Тайна.

Значит, всё-таки та неизвестная девушка. Конечно, трагедия, но не настолько масштабная, чтобы называть её страшным горем. А в случае с Пожарским вообще не слишком-то верится, что из-за подобного он способен настолько сильно переживать – напиться и вот так стенать. А ещё жутко хочется узнать, кто она.

– Почему тайна-то?

– Да потому что! – возопил Алик. – Лизбет, ты чё, не понимаешь? Меня и бросили? Хрень какая. Ты в подобное можешь поверить?

– Не знаю, – Лиза пожала плечами. – Наверное, со всеми такое случается.

– Я – не все, – категорично отрезал Пожарский, надулся обиженно, но быстро сменил интонации. – Ладно, пошли. Чего тут стоять? – глянул в сторону кухни, но почти сразу передумал. – Не, лучше туда. – Подошёл к двери в комнату, распахнул, повторил: – Проходи.

И сам ввалился первым, потом развернулся, оглянулся через порог и, увидев, что она застыла в раздумье, протянул обиженно, совсем как ребёнок, наморщившись и опять надув губы.

– Ну ты чего, Лизбет? Ну, проходи. Тут хоть сесть есть куда. А стоять я сейчас не могу. Тяжело. Ты ж понимаешь. Мне вообще тяжело. Хре-но-во, – пояснил он, чётко разделив по слогам, уставился в глаза. – А ты тоже хочешь меня бросить, да?

И, не дождавшись ответа, прошёл вглубь комнаты, плюхнулся на кровать, кажется действительно не в силах больше стоять. Наклонился вперёд, упёрся в колени локтями, обхватил ладонями голову и исподлобья снова уставился на Лизу.

– Вот неужели тебе меня не жалко? Нисколечко не жалко? Я такое дерьмо?

Ну вот что с ним делать? Заверить, что нет, не дерьмо, но это и само собой понятно. Зачем отвечать на подобные вопросы? Но настолько непривычно видеть вечно сияющего, всеми бесконечно любимого, включая его самого, Алика Пожарского вот таким – подавленным, пьяным, страдающим – что даже слегка не по себе. И жалко его, действительно жалко.

Лиза приблизилась, хотела сказать что-то успокаивающее, но только успела произнести:

– Ты…

Алик ухватил её за руку, потянул вниз.

– Садись. Лизбет, ну садись, – произнёс чуть ли не умоляюще, с надеждой заглянул в глаза. – Пожалуйста. Мне надо, чтобы кто-то рядом был. Ну, вот такой я.

Глава 15

– Да что у тебя случилось-то? – растерянно пробормотала Лиза, всё-таки опускаясь на кровать.

– Ну я же сказал, – повторил Пожарский, – бросили меня. Бросили, понимаешь? – А потом неожиданно наклонился набок, прилёг, устроил голову у неё на коленях. – Но хорошо хоть ты у меня есть. – Он немного повернулся, прикоснулся губами к Лизиной ноге, аккуратно чмокнул, протянул умилённо: – Ли-избет. – И опять шмыгнул носом, словно маленький обиженный мальчик.

Она не удержалась, коснулась рукой его волос, провела. Алик громко выдохнул, сглотнул и снова пожаловался, насупленно и возмущённо:

– Даже не бросили, просто послали. – Не стесняясь, пояснил куда. – А главное, без повода, просто так. Типа трахаться с тобой хорошо, но это ничего не значит. «Для меня есть вещи поважнее», – скривив рот, процитировал он пренебрежительно, хмыкнул, добавил от себя: – Ну надо же! А раньше почему-то наоборот было. Раньше – лишь бы потрахаться, а остальное – хрень, ничего не значит.

– «От меня ничего не зависело. Так сложилось», – снова процитировал Пожарский чьи-то слова, скорчил дурацкую физиономию. – Сучка, – заключил не слишком решительно, и вдруг резко сел, придвинулся рывком, упёрся подбородком в Лизино плечо.

– Лизбет, вот скажи, чего вам всем не так-то? Почему вы меня не любите? В штаны с радостью лезете, ноги раздвигаете, и просить не надо. А не любите. – На её бедро легла горячая ладонь, пальцы чуть сжались, обхватывая изгиб коленки, голос стал томно-вкрадчивым. – Ты ведь тоже хочешь, да? Просто ломаешься. Вы ж не можете, чтоб не ломаться. Типа гордость, бла-бла-бла, «янетакая». А сами так и мечтаете, чтобы вас поскорее зажали. И вдули, да пожёстче. И чтоб без фигни всякой. Ласки там, нежность. Нагнули и сразу поимели. – Пальцы ослабили хватку, и ладонь медленно заскользила вверх по ноге, в интонациях явственней обозначилась презрительная циничность. – Нахрена вам любовь? Лишь бы трахали, почаще да побольше. Тогда вы сами собачками следом бегаете. Да? Ну признайся уже.

Лиза убрала со своей ноги руку Алика, произнесла: