Я отпустил адвоката и в присутствии тюремщика велел заключенному раздеться. Тот сделал это, не протестуя. Он стоял передо мной безо всякого стыда, и я приступил к детальному обследованию его персоны. Рост его был 5 футов 4 дюйма, телосложение — ниже среднего. Грудь его оказалась несоразмерно торчащей (в непрофессиональной терминологии это называлось бы «куриной грудью»), а руки — длиннее средних. Плечи и предплечья были хорошо развиты, без сомнения, оттого, что он всю жизнь занимался физическим трудом. Ладони, большие и мозолистые, с исключительно длинными пальцами, не имели признаков синдактилии[35] и других уродств. Торс был покрыт волосами от сосков до лобка, но спина и плечи были полностью безволосыми. Пенис большой, хотя в пределах нормы, и тестикулы опущены как положено. Ноги его были тощими, и, когда я попросил его пройтись по камере (правда, на небольшое расстояние), выяснилось, что он передвигается слегка раскачивающейся или неровной походкой, предполагающей асимметрию осанки. Это могло быть следствием перенесенной прежде травмы, но когда я спросил его об этом, заключенный не смог дать никакого объяснения.
Я провел детальный осмотр черепа и лица субъекта. Лоб и брови были большими и тяжелыми, череп — с плоской макушкой и заметно выступающим затылком. Уродливый в целом череп его не отличался от многих других черепов, которые я исследовал, будучи тюремным хирургом.
Уши его оказались намного крупнее средних, с большими плоскими мочками[36]. Что касается лица: глаза, как уже отмечалось, были маленькие и глубоко посаженные, но живые и быстрые; нос торчащий, хотя замечательно прямой; губы — тонкие и бледные; скулы — высокие и выступающие, что, как недавно выяснилось, часто встречается среди преступного племени. Зубы совершенно здоровые, и клыки развиты не сверхъестественно.
У Р.М., таким образом, имелся определенный ряд черт, схожих с чертами заключенных в общей тюрьме (главным образом, уродливый череп, непривлекательные черты лица, «куриная грудь», удлиненные руки и уши). Однако в других отношениях он являлся здоровым и хорошо развитым экземпляром человеческой расы, и, если б кто-нибудь понаблюдал за ним в его естественной обстановке, то не счел бы его инстинктивно представителем преступного класса. С этой точки зрения он представлял собой интересный объект, который мне было любопытно изучать и дальше.
Я позволил заключенному одеться и задал ему несколько простых вопросов, на которые тот абсолютно не реагировал. Временами казалось, что он меня не слышит или притворяется, что не слышит. Подозреваю, он хорошо сознавал, о чем его спрашивают, но отказывался отвечать по каким-то своим причинам. Однако такая стратегия предполагала, что субъект не являлся полным имбецилом и был способен на кое-какие рассуждения, порочные или нет. Тем не менее я не видел смысла продолжать расспросы, столкнувшись с таким упрямством, и тюремщик выпустил меня из камеры.
Мистер Синклер ожидал снаружи и, как только я вышел, принялся нетерпеливо меня расспрашивать. Он вел себя не как профессионал, а скорее как встревоженный родитель, жаждущий получить сведения о здоровье своего ребенка. Пока мы шли по коридору, я в общих чертах рассказал ему, что обнаружил.
— Но что насчет его душевного состояния? — спросил он.
Я понимал, какой именно ответ жаждет получить от меня адвокат, чтобы подать суду заявление о невменяемости, спасти таким образом своего подзащитного от виселицы и, возможно, что не менее существенно, приобрести немалую личную славу. Тем не менее в тот момент я отказался высказать свое мнение. Я объяснил, что, будучи человеком науки, я не могу руководствоваться предположениями и догадками. Я сказал, что важны только факты — факты и примеры!
— Ваш подзащитный демонстрирует ряд физиологических характеристик, присущих представителям преступного класса, с которыми я познакомился благодаря своей работе. Однако, хоть у него и имеются некоторые их черты, я не могу сказать, наследственные ли они, не познакомившись с его семьей. Если человек видит в чашке грязную воду, он первым делом должен удостовериться, не загрязнен ли колодец. Если мы обнаружим, что колодец и впрямь загрязнен, это может иметь отношение к тому, несет ваш клиент ответственность за свои дела или не несет.
Мы добрались до конца дурно пахнущего коридора, и в нашей беседе возникла пауза, пока для нас открывали ворота. Мистер Синклер, устрашенный превосходством моих познаний и интеллекта, начал вести себя более почтительно. Мы молча дошли до наружных ворот и, как только нас выпустили, глубоко вдохнули теплый летний воздух.
Потом я предложил отправиться в гостиницу, поскольку хотел задать адвокату несколько вопросов. Когда мы уселись за столом с закусками, мистер Синклер спросил, что я намерен предпринять. Я ответил, что на следующий день мы снова посетим тюрьму, дабы я мог продолжить обследование заключенного.
— А потом, — сказал я, — мы должны проверить колодец.
Мистер Синклер не понял, что я имею в виду.