Его кровавый проект

У меня не оставалось иного выхода, кроме как быстро избавить барана от страданий.

Джентльмену легко прикончить оленя или тетерева, спустив курок ружья, но предать животное смерти голыми руками или хотя бы инструментом, как бы хорошо он ни подходил для данного случая, — совершенно другое дело. Я всегда увиливал даже от того, чтобы свернуть шею курице, и не понимал, почему образованные люди считают убийство живых существ спортом. И все-таки в данных обстоятельствах моим долгом было прикончить раненое животное.

Я подумывал сесть на барана верхом, ухватить за рога и, вывернув его голову назад, сломать ему шею, но не знал, хватит ли у меня для такого сил. Потом заметил торчащую на другом краю болота лопату для резки торфа. Я принес ее и, вернувшись, пугнул ею ворону, которая взлетела на несколько футов в воздух, а после запрыгала на свой прежний наблюдательный пункт.

— Как тебе там, удобно? — спросил я.

Ворона ответила, прокаркав, что я должен поспешить со своей работой и что ей не терпится попировать.

Лезвие лопаты было увесистым. Баран посмотрел на меня. Я окинул взглядом склон холма, но никого не увидел. Без дальнейших проволочек я поднял лопату над головой и, собрав все силы, опустил. Наверное, животное шевельнулось или я неправильно рассчитал траекторию, потому что удар попал только по морде, и лезвие лопаты расщепило кость. Баран фыркнул, подавившись кровью и костью, и сделал еще несколько жалких попыток встать. Я нацелился во второй раз и опустил лопату на макушку животного с такой силой, что ноги мои оторвались от земли. Кровь брызнула в воздух, окропив мое лицо.

Лезвие вошло в череп барана, и потребовалось много усилий, чтобы вытащить его. Выдернув лопату, я отвернулся и изверг содержимое своего желудка, опершись одной рукой о черенок.

Когда я оправился, ворона уже сидела на голове мертвого животного и проворно расправлялась с его глазами. К ней присоединились две товарки и, расхаживая вокруг, методично обследовали труп.

Метка на шерсти показала, кому принадлежал баран, и я вернулся в деревню, преисполненный ужаса.

Тем же вечером в доме Кеннета Мёрчисона состоялось разбирательство.

Мистера Мёрчисона все знали как Кенни Смока, потому что его никогда не видели без трубки во рту. Это был дородный мужчина, которому приходилось нагибаться, чтобы пройти в дверь, с широким красивым лицом, с черными, густыми, как веники, усами. Своим зычным голосом он обращался к женщинам так же громко и весело, как если б говорил с мужчиной. Я никогда не видел свою мать такой оживленной, как тогда, когда к нам заходил Кенни Смок. Он отлично умел рассказывать истории, мог по памяти декламировать длинные отрывки стихов, и в черные месяцы именно в его доме устраивались сейлидхи[19] с музыкой и танцами.

Когда я был мальчиком, меня зачаровывали его истории о привидениях и коварных существах. Мой отец настороженно относился к Кенни Смоку, как и ко всем мужчинам, чьи мозги, как он говорил, полны мирских вещей.

Жена Кенни, Кармина, была поразительной женщиной с прекрасными чертами лица, большими темными глазами и стройной фигурой. Ее отец торговал в Кайл-оф-Лахлаше, и Кенни Смок познакомился с ней на тамошнем рынке. В деревушке Калдуи никто никогда не женился на подобной женщине, и здесь часто говаривали (хотя я не понимал, что это значит), что Кенни Смок, наверное, очень щедро одарен природой, раз сумел сманить ее из такого крупного города.

У Смоков было шестеро дочерей, что считалось большой неудачей. Целый ряд старух-прихожанок предлагал средства от такого злосчастья, но Кенни Смок выгнал их всех, заявив, что каждая из его дочерей стоит десяти сыновей любого другого мужчины.

Дом Смоков был огромным и просторным, с трубой на коньке крыши. Кенни Смок соорудил большой очаг, вокруг которого стояло несколько обитых стульев, а на шкафу, сделанном плотником в Кайле и привезенном в Калдуи на лодке, красовалась прекрасная глиняная посуда.

Кенни Смок и его жена спали в задней комнате, а у их дочерей были отдельные комнаты. После женитьбы Кенни Смок арендовал еще землю и построил коровник для своего скота, говоря, что ни одна из его девочек не будет жить под одной крышей с коровами. Он всегда упоминал о своей жене как об одной из своих девочек, и летними вечерами часто видели, как они рука в руке идут к Ард-Дабу. Если мой отец замечал их, он обычно бормотал: «Ей приходится держать его за руку, чтобы помешать ему делать работу дьявола».

Посреди дома Смоков стоял длинный стол, за которым они обедали, и в тот раз вокруг стола устроились мы с отцом, Лаклан Брод — хозяин барана, которого я убил, и брат Лаклана, Эней. Сам Кенни сидел во главе стола. Сейчас в комнате не было и следа той праздничной атмосферы, которой обычно сопровождались сборища в доме Смока.