Его кровавый проект

Несколько месяцев спустя мистер Гэлбрейт сделал отца церковным старостой, поскольку тот признал, что его страдания — всего лишь возмездие за греховную жизнь. Страдания отца были полезны для членов паствы, им полезно было видеть его в церкви в качестве яркого вещественного доказательства. Полагаю, мистер Гэлбрейт очень радовался смерти моей матери, поскольку она послужила подтверждением доктрины, которую он проповедовал.

Близнецы непрерывно плакали по маме, и когда я думаю о тех временах, то думаю об их беспрестанных завываниях. Из-за разницы в возрасте я никогда не чувствовал к младшим брату и сестре ничего, кроме безразличия, но теперь они будили во мне настоящую враждебность. Если один из них на мгновение утихал, другой принимался плакать, опять подстрекая первого. Отец не хотел мириться с плачем малышей и старался утихомирить их с помощью побоев, но только снова заставлял их реветь. Я хорошо помню, как они с ужасом цеплялись друг за друга на матрасе, когда отец шагал к ним через комнату, чтобы поколотить их. Я предоставлял разбираться с этим Джетте, и если б не ее вмешательство, вполне могу себе представить, что отец забил бы бедняг до смерти. Ему предлагали отправить в Тоскейг и близнецов, но отец и слышать ничего не хотел, настаивая, что Джетта уже достаточно взрослая, чтобы заменить им мать.

Моя дорогая сестра Джетта очень сильно изменилась, как будто за одну-единственную ночь ее место занял двойник. Вместо веселой и очаровательной девушки появилась мрачная, задумчивая личность с сутулыми плечами, облаченная, по настоянию отца, в одежду вдовьего черного цвета. Джетту заставили играть роль матери и жены, готовить еду и прислуживать отцу так, как раньше это делала мать. Именно тогда отец объявил, что Джетта должна спать в задней комнате вместе с ним, поскольку теперь она женщина и заслужила некоторое уединение от братьев и сестры. Однако в общем отец обращался с ней пренебрежительно, как будто из-за ее сходства с матерью ему было больно на нее смотреть.

Как самая жизнерадостная из нас, Джетта должна была острее остальных ощущать уныние, охватившее нашу семью. Я не знаю, предвидела ли она смерть матери — она никогда со мной об этом не говорила, — но вместо того, чтобы забросить ритуалы и обереги, не сумевшие отвратить беду, она вцепилась в них пуще прежнего. Я не видел в таких вещах никакого проку, но понимал, что Джетте открыты таинственные указания из Иного Мира, к которым сам я невосприимчив. Отец еще более рьяно принялся читать Библию и чурался самых скромных удовольствий, которые раньше себе позволял, как будто верил, что Бог наказывает его за каждый редкий глоток спиртного. Однако мне смерть матери лишь показала нелепость верований и сестры, и отца.

Шли недели, и никто из нас не хотел первым нарушить уныние шалостью или куплетом песни, и чем больше времени проходило, тем больше мы погрязали в такой мрачной жизни.

* * *

Мама умерла в апреле, а несколько недель спустя я сидел один на пастбище и присматривал за пасущимися там овцами и другим скотом.

День выдался очень теплым, небо — ясным, и холмы на другом берегу Саунда окрасились в разные оттенки пурпурного. Воздух был таким неподвижным, что я слышал, как море набегает на берег или как время от времени кричат дети, играя далеко внизу, в деревне. Животные, за которыми я присматривал, поддались жаре и час за часом не отходили далеко друг от друга. Телята-однолетки лениво отмахивались хвостами от слепней.

Я лежал на спине в вереске, наблюдая, как медленно плывут по небу облака. Хорошо было убраться с фермы, подальше от отца. Когда я уходил, он стоял, опершись на рукоять кромана[18] и попыхивая трубкой, и я вообразил, что мать рядом с ним нагнулась и пропалывает посевы, как всегда напевая себе под нос, и волосы падают ей на лицо. Лишь несколько мгновений спустя я понял, что ее тут нет, что сейчас она под землей на кладбище Камустеррача. Я часто набредал на трупы павших животных и теперь задумался, охватило ли уже разложение ее тело…

Тут я остро ощутил, что никогда больше ее не увижу, и закрыл глаза, чтобы удержаться от слез. Я попытался мысленно сосредоточиться на шелесте травы и блеянии овец, но не мог изгнать из головы образ разлагающегося тела матери.