— Не отвечай. Уже и так все ясно. Только по взгляду растерянному можно сделать определенные выводы.
Внутри истерика поднимается и, несмотря на личину высокомерной заносчивости, которую я надела, мне нужен человек, чтобы просто поговорить, чтобы поделиться наболевшим. Привычка нести все в себе угнетает.
Матери с отцом я подобного не скажу — это смерть для них, а друзей у меня, как показывает время, нет, не нажила. Одна всегда. В этом чертовом бизнесе масок нет ни одного человека, к которому можно прийти, когда ты сломлен, когда пал. Рядом многие, пока ты наверху, а оступишься и вылетишь из обоймы, то кого ни попроси о помощи — везде будет отказ.
Модельный бизнес не имеет себе равных по закулисной жестокости, как, впрочем, и любая ниша, где царит конкуренция.
— Поговори со мной, Аврора, иногда нужно высказаться, рассказать и проблема начнет исчезать.
Женщина не уходит, напротив, садится на мою постель и смотрит на меня странно, взгляд теплый и всем своим видом она показывает готовность выслушать, сдуваюсь, осанка исчезает, и я подтаскиваю ноги к груди, опираюсь подбородком о колени и принимаюсь смотреть перед собой, а на самом деле мой взгляд направлен глубоко внутрь.
Мое откровение выходит тихим, едва слышным шепотом:
— Я хочу на свободу. Хочу вернуться в свою жизнь, если бы могла отмотать пленку и никогда не встречать его прозрачный взгляд под звездным небом на крыше отеля…
Василиса молчит, не прерывает поток моих слов, которые звучат откровением даже для меня.
— С первого вздоха рядом с ним словно кислород закончился и ощущение такое, что меня загоняют в клетку, захлопывают дверцу, давят, ломаю крылья. Иван сжимает меня в своих руках, а я вишу на волоске. Однажды его хватка разожмется и меня расплющит. Я это знаю. Он дал понять, что я всего лишь игрушка, назвал подстилкой!
Последнее слово вызывает поток слез, которые я не выпускаю наружу, давлю внутри себя.
— Я не вынесу его. Всего, что он делает со мной. Он прогибает и берет. Секс с ним невероятен, но я не могу так…
Качает головой, отвечает как-то тепло и в голосе проскальзывают знакомые интонации, словно ей не наплевать.
— Тебе просто нужно свыкнуться. Прими Ивана. Его темперамент, нрав.
— Не могу! — вылетает наружу рыданием, дамбу прорывает, и я начинаю рыдать, сотрясаюсь всем телом.
Пока мягкие руки обнимают меня за плечи и тянут на объемную грудь.
— Поплачь, девочка, поплачь. Слезы лечат, они уносят боль. Я когда-то не понимала. Ненавидела. А потом правду узнала. Иван семью мою спас от страшной участи. Жестокий он, но справедливый.
— Я просто не должна была с ним встречаться, не должна…
Гладит меня по волосам опять.
— У судьбы свои причуды. Будешь с ним воевать — сломает он тебя. Против Ивана никто не выстоит. Характер у него дай боже. Но тебе не нужно воевать с мужчиной, достаточно вспомнить, что ты женщина…
Поднимаю голову и смотрю в пухлое лицо, пытаюсь найти ответы, почему она сейчас проявляет ко мне такую человечность. Посторонний и незнакомый человек.
— Не смотри так. Дочь у меня твоего возраста… может, сейчас чуть старше… могла быть. Тоже непростая судьба. Я к тебе сейчас, как к ней. Говорю то, что ей бы сказала, ведь молодость слепа, пока прозреет, много шишек насобираешь. Я знаю.
Отводит взгляд и там отблеск какой-то ускользающий, больной.
— Что с ней случилось, она жива?
Мрачнеет. Губу закусывает и в глазах тоска и боль.
— Не все может быть озвучено.
А затем роняет глухо, но я слышу все:
— Муж мой встрял сильно. Так, что не выплыть. Подставили его и отсчет пошел. Отсчет моей жизни и детей. Я сама пришла к Царю. В ногах валялась ослепленная и уничтоженная, загнанная в угол вдова. Не был он виновен. Дорогу не тем людям перешел случайно, по незнанию. Скромно мы жили, но честно всегда.
Обращает на меня взгляд и вдруг улыбается так, что у меня по спине озноб.
— Иван отомстил. Всех в крови утопил за все, что сделали с моей семьей. Тебе скажу следующее. Кровавого можно ненавидеть до глубины души. Можно презирать. Но в один момент, когда приходит понимание его порядков, его стоит принять.
Машу головой, отрицаю не пойми что.
— Я не смогу. Я…
Прикладывает палец к моим губам, проводит нежными руками по щекам, стирает слезы.
— Если не сможешь, тебя ждет незавидная участь.
— Мне нужно время. Чтобы понять себя, суметь…
— У тебя нет его. Ты уже попала в дом босса русской братвы, к нему в постель. Иван Кровавый сделал для тебя исключение.
— Он зверь. Я не знаю, что чувствую к нему, он ломает даже намек на сопротивление, подчиняет.
— А ты не ломайся, — улыбается краем губ, — будь податлива, как ручеек, как море. Пока кувалдой ремесленники камню форму придают, волна скалу обтачивает лаская.
Встает резко. В лице меняется. Опять выражение отстраненного равнодушия, словно не она только что мне волосы пальцами гладила и успокаивала.
— У вас будут распоряжения?
Бросаю взгляд на увесистый поднос, тошнит меня от нервов и несогласия внутреннего.
— Да. Унеси. Я не голодна.