Египтянин

– Воистину мы послужили знатному господину, но уши наши глухи и глаза слепы, и мы ничего не видели и не слышали сегодня ночью.

Тут я отпустил их, хотя и знал, что они напьются, как во все времена было в обычае у носильщиков, и спьяну выболтают все, что видели. Но с этим я ничего не мог поделать, ибо их было восемь силачей и я не мог их всех убить и бросить в реку, даже если бы хотел.

Когда они ушли, я разбудил гребцов, и при свете выплывшей на небо луны они, зевая и проклиная свою судьбу, так как головы у них болели от выпитого пива, опустили весла в воду и вывели лодку из города.

Таким образом я бежал из Вавилона, но зачем я все это сделал – не ведаю; наверное, так было начертано на звездах еще до моего рождения, и я не мог ничего изменить.

Свиток седьмой. Минея

1

Река ночью не охранялась, и мы выбрались из города, не задержанные стражами. Я заполз под навес в лодке, чтобы прислонить усталую голову, поскольку, как я уже рассказывал, царские воины разбудили меня еще на рассвете, а день был полон тревог, неразберихи и шума, подобных которым я никогда не переживал. Но отдохнуть мне не удалось – Минея вылезла из ковра и стала смывать с себя кровь, пригоршнями черпая воду; при этом казалось, что с рук ее стекает лунный свет, отраженный в реке. Она без улыбки посмотрела на меня и сказала с гневом:

– Я по твоей милости вся перемазалась, от меня так разит кровью, что мне, наверное, вовек не отмыться. А когда ты нес меня в ковре, то прижимал гораздо сильнее, чем требовалось, – я чуть не задохнулась.

Но я очень устал, ее упреки мне надоели, и я отвечал, зевая:

– Замолчи, проклятая. Когда я думаю обо всем, что ты заставила меня сделать, у меня заходится сердце, я бы с радостью бросил тебя в реку, там бы вода все отмыла, раз тебе этого так хочется. Если бы не ты, сидел бы я теперь в Вавилоне по правую руку царя, а жрецы Башни без утайки делились бы со мной всеми своими премудростями, так что я стал бы самым ученым врачевателем на земле. Я истратил из-за тебя заработанные своим искусством подарки, золото мое иссякло, и я не решаюсь воспользоваться глиняными табличками, по которым его можно было получить в хранилищах храмов. Будь проклят день, когда мы встретились, отныне я ежегодно стану отмечать его как день скорби, посыпая голову пеплом и одеваясь в рубище.

Она купала руки в лунной дорожке, вода под ее пальцами растекалась, подобно расплавленному серебру, и, не глядя на меня, она произнесла низким голосом:

– Если так, то лучше я сама брошусь в воду – вот и избавишься от меня. – И она встала, собираясь кинуться в реку, но я крепко схватил ее и сказал:

– Оставь свои глупости; если ты утонешь, значит все мои труды напрасны, а это уж было бы верхом нелепости. Ради всех богов, Минея, хватит капризов, дай мне спокойно отдохнуть, я очень устал.

Сказав так, я залез под ковер, ибо ночь была холодна, хотя стояла уже весна и цапли кричали в камышах. Но она вползла ко мне под ковер и робко предложила:

– Раз я ничем не могу тебе помочь, позволь мне согреть тебя.

Я не мог ей больше возражать и крепко уснул, а она согревала меня своим молодым телом, подобным узкой жаровне, лежащей у меня под боком.

Проснувшись утром, я увидел, что лодка поднялась далеко вверх по реке. Усталые гребцы ворчали:

– У нас одеревенели плечи и разболелись спины. Ты, видно, решил загнать нас до смерти. Зачем спешить как на пожар?

Я отвечал им, намеренно стараясь ожесточить себя:

– Тот, кто положит весла, познакомится с моей палкой, привал сделаем в полдень. Тогда наедитесь и напьетесь, каждый получит по глотку финикового вина, оно вас так взбодрит, что вы почувствуете себя легко, словно птицы. А если будете приставать, нашлю на вас злых духов, ибо я жрец и ведун, я знаю таких богов, которые пожирают людей.

Я сказал это, чтобы запугать их, но при ярком солнечном свете они не испугались и решили:

– Он один, а нас десять!

И ближайший ко мне попытался ударить меня веслом, однако тут загремел лежавший на дне лодки погребальный кувшин, Каптах заорал, забарабанил изнутри в его стенки и хриплым голосом начал слать такие проклятья, что гребцы от ужаса сделались серыми, один за другим попрыгали в воду и исчезли, унесенные течением.

Лодку закружило и накренило, но я сумел направить ее к берегу и бросил якорь. Минея, расчесывая волосы, вышла из-под навеса, и мой страх сразу исчез, ибо она была красива, на небе светило солнце, а в камышах бродили цапли. Я подошел к погребальному кувшину, разбил его глиняное горло и крикнул зычным голосом:

– Восстань из мертвых!

Каптах высунул из кувшина лохматую голову и с недоумением огляделся; он был так растерян, что я, кажется, никогда в жизни не видел более изумленного человека.

– Что это за фокусы? – произнес он жалобным голосом. – Где я нахожусь? Где мой царский головной убор? Куда спрятали знаки моего могущества? Почему я гол и вынужден мерзнуть? Голова моя как будто осами набита, ноги и руки свинцовые, словно меня ужалила ядовитая змея. Не шути со мной, Синухе, – с царями шутки плохи.