Египтянин

– Я вовсе не собираюсь помогать тебе бежать, ибо это было бы предательством царя, моего друга, заплатившего за тебя кучу золота. Могу тебе также сказать, что тот разбухший кожаный мешок, который сюда приходил, был ложным царем, он правит только один сегодняшний день, а завтра к тебе придет настоящий царь. Это еще безбородый юнец, и наружность у него приятная; приручив тебя, он ожидает от тебя много радостей. Я не думаю, что власть твоего бога распространяется так далеко, поэтому ты ничего не потеряешь, если подчинишься необходимости, и тебе лучше отказаться от безумств, бросить нож, одеться и привести себя в порядок ради молодого царя, потому что сейчас, с мокрыми волосами, с размазанными до ушей красками, ты поистине некрасива.

Это подействовало на нее, она притронулась к волосам и послюнила палец, чтобы смыть краску с бровей и губ. Лицо ее стало нежным и красивым, она улыбнулась, поглядела на меня и смущенно сказала:

– Меня зовут Минея; когда ты увезешь меня отсюда и мы убежим из этой ужасной страны, ты сможешь называть меня по имени.

Ошеломленный ее доверчивостью, я воздел руки и поспешно ушел, но ее лицо мучило меня, поэтому я вернулся и сказал ей:

– Минея, я пойду к царю поговорить о тебе, ничего другого я сделать не смогу, а ты за это время должна угомониться и одеться. Если хочешь, я дам тебе успокоительное снадобье, и тебе станет совершенно безразлично, что с тобой произойдет.

– Только попробуй, если не боишься, – ответила она. – Но если ты возьмешься помочь мне, я отдам тебе этот нож, который всегда охранял меня, и я знаю, что, получив его, ты будешь оберегать меня и не обманешь, а увезешь из этой страны и убежишь вместе со мной.

Улыбаясь, она вложила нож в мою руку, хотя я воскликнул:

– Мне не нужен твой нож, безумная девушка!

Однако она не взяла его обратно, а смотрела на меня, улыбаясь из-под мокрых волос, пока я не ушел с ножом в руках и в полной растерянности. Я понял, что она умнее меня, ибо, отдав мне нож, она связала свою судьбу с моей, и я уже не мог оттолкнуть ее.

Когда я вернулся из гинекея, Буррабуриаш встретил меня, полный любопытства, и спросил, что случилось.

– Твои скопцы сделали плохую покупку, – сказал я ему. – Минея, девушка, которую они купили тебе, безумная и не хочет соединяться с мужчиной, так как ее бог ей это запретил. Я думаю, лучше оставить ее в покое, пока у нее не изменится настроение.

Но Буррабуриаш хитро засмеялся:

– Мне воистину будет от нее много радостей, ибо я знаю таких девушек, их лучше всего приручать палкой. Я ведь еще молод, и борода моя еще не выросла, поэтому я часто устаю от женских объятий, и мне интереснее смотреть на них и слушать их крики, когда скопцы дерут их хлыстами. Эта строптивая девушка мне особенно по душе, я смогу приказывать скопцам бить ее при мне и клянусь, что уже следующей ночью кожа ее вздуется, так что она не сможет лежать на спине, а это будет радовать меня еще больше.

Потирая руки и прыская, как девчонка, он пошел прочь от меня. Глядя ему вслед, я понял, что он мне больше не друг, и я не хотел ему добра, а нож Минеи все еще оставался в моей руке.

6

После этого я не мог больше ни радоваться, ни смеяться, хотя дворец и все его дворы были полны народу. Опьяненные вином и пивом, люди неистовствовали, словно одичав от всяческих забав, которые без устали придумывал Каптах, уже забывший неприятности в женских покоях, хотя синяк под его глазом и переливался еще разными цветами, но, подлеченный приложенными к нему кусками свежего сырого мяса, уже не особенно болел. Что меня мучило, этого я сказать не мог, ибо сам о том не ведал.

Я думал, что еще многому должен был бы научиться в Вавилоне, поскольку мое обучение на овечьей печени еще не закончилось и я еще не умел лить воду в масло так, как это делали жрецы. К тому же Буррабуриаш был мне много должен за исцеление и дружбу, и я знал, что он сделал бы мне дорогие подарки перед моим отъездом, если бы я остался его другом. Но чем больше я думал, тем больше меня мучило лицо Минеи, как бы простодушна она ни была, и судьба Каптаха, которому предстояло сегодня вечером умереть по глупому капризу царя, назначившего его ложным царем без моего согласия, хотя он прекрасно знал, что Каптах был моим слугой.

Я ожесточал свое сердце, думая, что Буррабуриаш поступил со мной предательски и я буду прав, если предам его, хотя сердце и подсказывало мне, что, рассуждая таким образом, я предаю все законы дружбы. Но я был одиноким чужестранцем, и никакие законы меня не связывали, поэтому с наступлением вечера я пошел на берег, нанял лодку с десятью гребцами и сказал им: