Эгипет. Том 1

Без всяких внутренних фанфар Пирса посетило — или было даровано — невероятное и очень простое озарение, логическое решение или размыв умственных плотин, о которых он даже не подозревал, ошеломляющее чувство: дверь не закрыта, просто она отворяется внутрь, а не наружу. Бесконечность не имеет ничего общего с размером. Вообще ничего. Он понимал это и раньше, думая о любом другом понятии: за большим следует очень большой, далее очень, очень большой, но не бесконечный. Он просто никогда не применял это знание к понятию Бесконечный Господь.

Как Бог может заметить крошечную человеческую душу в огромном космическом амфитеатре? Потому что бесконечность не относительна. Для Бога Пирс не намного меньше всей Вселенной. Никакой разницы.

И с другой стороны: Богу нет нужды отражаться в бесконечной Вселенной; Бруно ошибался, хотя и понимал бесконечность, хотя и знал, что для бесконечного создания огромная Вселенная ничем не больше крохотного существа; космическая бездна, ее громадные создания, туманности, галактики, что там еще — все это для бесконечности не больше одного атома; собаки, звезды, камни и розы — все равновелики. Бруно все равно жаждал великой огромной бесконечной Вселенной для великого огромного бесконечного Бога, который бы оскорбился, если бы ему предложили меньшее. Но ведь бесконечный Бог ни в коем случае не огромен.

Конечно.

Ты ни на сантиметр не приблизишься к Богу, представляя что-то огромное, потом еще более огромное, а затем самое огромное. Нет. Ты можешь точно так же приблизиться к истине, воображая бесконечное создание не огромным, но маленьким; никакой разницы.

Нечто малое. Нечто крохотное, ибо бесконечно малое тоже бесконечно; бесконечно малая вспышка в центре реальности. Конечно же. Бо нарисовал первый круг своей диаграммы — Его, Ее — слишком большим для бесконечности; это должно быть пятнышко, безразмерная точка.

Может быть, ему говорили об этом уже очень давно, а он был не способен понять? Не это ли объясняла ему сестра Мэри Филомела, но так и не смогла пронзить его зачерствевшее сердце? Бог — Везде. Конечно. Он счел все волосы на твоей голове.[519] Конечно. Огромный Бог Отец умалился, не утратив полноты, и воплотился в теле Сына Своего, и все так же, без потерь, умалился до Хлеба, конечно, конечно. Veni Creator Spiritus: Приди Создатель Дух Святой, в наших сердцах найди покой.[520] Вот, может быть, это и есть функциональное объяснение Святой Троицы: парадоксальная, заново осмысленная бесконечность Божия воплощена в трех лицах — большом, средних размеров и маленьком.

Он поставил бутылку на кочку травы, и лучи сияющего солнца пронзили ее сердце янтарной вспышкой. Хотели они этого или нет, он чувствовал, что (наконец-то и на этот раз без явной причины) его пустили в комнату, где собрались те, кто понимает, те, кто знает, что идея Бога, каковы бы ни были ее другие качества, не зависит от космологии. Хильди, возможно, всегда знала об этом.

— У меня есть друзья-христиане, — сказала Вэл. — На Иисусе крышей поехавшие. Сплошная любовь: да вы просто переполнены любовью.

Еще, конечно, оставалась проблема старого доброго Неподвижного Двигателя.[521] Ничего страшного. Пирс подумал, что его vis imaginativa уже достаточно поработала за сегодня. Он надвинул на глаза шляпу и скрестил руки на груди.

Надо поскорей записать. Столь тонкие ощущения, столь парадоксальное озарение трудно сохранить в памяти; они могут исчезнуть, пока берешь чистый лист бумаги и записываешь вступительный абзац. Новые мысли о Боге посетили меня сегодня. Как же там было? Недоуменное перо зависло над страницей, точно пчела, увидевшая, что намеченный цветок только что сорван.

Девятилетняя девочка. Бесконечно крошечная вспышка девятилетнего детства, уютно устроившаяся в сердце всего и потому открытая для познания его собственным сердцем, в его сердце.

Что-то вроде Динь-Динь,[522] где-то так. Да.

День за его веками был золотым, потом темным, и слух постепенно притуплялся.

Тогда ему явился некий образ, воспоминание того рода, что приходят на пороге дремы; не воспоминание о чем-то, но полностью захватившее все его существо возвращение мига, который хранился в залежах памяти — он понимал, чувствовал, осознавал, что это миг из прошлого, но не четче. Еще до наступления половой зрелости; в доме; не летом; острое чувство вины… всё, нету.

Призрак его самого на мгновение возник перед ним, предупреждая (?) или напоминая, ушел прочь. Animula vagula blandula.[523]

А этот крошечный флакон времени был наполнен зимой 1953 года, в чуланчике на верхнем этаже дома в Бондье, а рядом была Бобби Шафто; но это знание к нему не вернулось, лишь на кончике языка осталась капля сладкой меланхолии. Земля возобновила кружение; веки Пирса на мгновение просветлели, затем последовал краткий ритурнель,[524] лето и луг, песни птиц и человеческие голоса. Затем и это исчезло. Пирс уснул.

Глава одиннадцатая