Егерь: заповедник

Взъерошив седой лохматый затылок, Федор Игнатьевич снова берется за телефон и набирает номер райкома.

— Говорит председатель сельсовета Черемуховки! На каких основаниях отменили утренний рейс автобуса в Черемуховку?

Я удивляюсь решительному тону председателя. Ничего себе, это он так с райкомом разговаривает?

За своих черемуховцев Федор Игнатьевич стоит горой.

Но и собеседник на другом конце провода не уступает ему в напористости.

Телефонная трубка что-то решительно крякает, и Федор Игнатьевич внезапно мрачнеет.

— Собрание? Завтра в девять? А на чем же я доеду? Автобус отменили, а машина у меня в ремонте. Подождите!

Но в райкоме уже повесили трубку.

— Что там, Федор Игнатьевич? — спрашиваю я.

— Ерунда какая-то, — неуверенно бормочет председатель. — В райком меня вызывают, на общее собрание. А это не к добру. Песочить будут.

— А есть за что?

— Так найти-то всегда можно! — зло выкрикивает Федор Игнатьевич. — Работы — во!

Он решительно проводит большим пальцем по щетинистому кадыку.

— Там не успел, здесь недоглядел. Вот и повод.

— Не грусти, Федор Игнатьевич, — говорю я. — Может, по другому поводу собрание.

Но председатель мрачно качает головой.

— Нет, Андрей Иванович. Я чувствую, что это не к добру. Только не могу понять, к чему именно они прицепились.

— А что с автобусом?

— А про автобус мне ничего не объяснили. Сказали — завтра все узнаю.

— Я отвезу тебя в райцентр, Федор Игнатьевич, — предлагаю я. — Как раз завтра утром туда поеду.

— Правда?

Федор Игнатьевич вяло кивает в знак благодарности. Он весь погрузился в раздумья.

— Спасибо! Хоть одной головной болью меньше. А обратно ты во сколько поедешь? Может, я и в Черемуховку с тобой успею.

— Обратно поеду поздно, — объясняю я. — Катя завтра уезжает учиться, поеду с ней в Ленинград. Провожу до общежития, а то у нее чемоданы тяжелые. Потом погуляем по городу. На последней электричке вернусь.

— Погулять — это хорошо, — думая о своем, кивает Федор Игнатьевич.

Потом вспоминает:

— А ты позвонить хотел, Андрей Иванович?

Он придвигает ко мне телефон.

Я снимаю трубку и набираю номер Тимофеева.

— Александр Сергеевич, здравствуй. Это Синицын. Я звоню предупредить, что завтра меня не будет на участке. Еду на один день в Ленинград по делам.

— Андрей Иванович, — сурово говорит Тимофеев. — Это очень хорошо, что завтра ты будешь в Ленинграде. Обязательно зайди ко мне.

— А в чем дело? — удивляюсь я.

— На тебя поступила жалоба.

В груди неприятно холодеет.

— От кого, и на что?

— От одного из охотников, — уклончиво отвечает Тимофеев. — Жалуется, что ты не отметил ему путевку, и он пропустил открытие охоты.

Я догадываюсь, о ком речь.

— Это Болотников жалуется?

— Да, — неохотно говорит Тимофеев. — Андрей Иванович, что у вас с ним произошло?

— Завтра приеду и обязательно расскажу, — отвечаю я. — Скажи, а еще от кого-нибудь жалобы были? Или только от Болотникова?

— Только от него. Но какая разница? Он такой шум поднял, что придется правление собирать. Я думал на следующей неделе тебя вызвать. Но раз ты завтра сам едешь, значит, завтра и соберем.

Я почти не слушаю Тимофеева, быстро прикидывая план действий.

Значит, приятели Болотникова его жалобу не поддержали. Это хорошо. Какие у них фамилии?

Я хмурюсь, вспоминая. Это не обязательно, их фамилии записаны у меня в протоколе. Но мне почему-то важно вспомнить их именно сейчас.

Спицын и Федотов. Да, точно!

— Александр Сергеевич, — говорю я в трубку. — Вызови завтра Спицына и Федотова. Знаешь таких?

— Конечно, — удивленно отвечает Тимофеев. — Это приятели Болотникова. А зачем их вызывать?

— Они были вместе, — объясняю я. — Хочу, чтобы они подтвердили жалобу.

— Так ведь тогда тебе совсем плохо придется.

— Это мы еще посмотрим.

Глава 10

— Жалоба? — переспрашивает Катя. — На тебя? За что?

Она растерянно смотрит на меня.

— Пьяные охотники стреляли по бутылкам, — объясняю я. — Помнишь, я тебе рассказывал? Мы с Павлом их задержали и составили протокол.

— Но ведь это правильно! — недоумевает Катя.

— Ага, — киваю я. — Но потом я их отпустил. Пожалел. К тому же, они добровольно вызвались убирать картошку.

— А теперь они на тебя жалуются?

Катя негодующе вскидывает подбородок.

— Но это несправедливо, Андрей! Хорошо, что Павел едет с нами. Он подтвердит, что ты все сделал по закону.

— Конечно, подтвердит, — соглашаюсь я. — Но трудность не в этом. Понимаешь, жалобу написал только один из них. Я отпустил его за компанию, чтобы не портить жизнь двум другим.

— Значит, теперь он думает, что ты ничего никому не расскажешь? И можно безнаказанно обливать тебя грязью? Вот сволочь!

Я не могу сдержать улыбку

— Катюша, ты же комсомолка!

— Ну, и что? Все равно этот Болотников — сволочь!

— Согласен, — киваю я. — Еще какая.

— И что ты теперь будешь делать?

— Есть у меня один план, — улыбаюсь я.

Достаю из ящика стола заполненные протоколы и убираю их в карман.

— Андрей, скажи мне, что все будет хорошо, — жалобно просит Катя.

— Все будет хорошо, — с улыбкой говорю я.