Егерь: назад в СССР

Старик жил вместе с невесткой — женой погибшего на фронте сына. Когда мы подошли к его дому, пожилая женщина стирала бельё в большом оцинкованном корыте. На наше приветствие она только хмуро кивнула:

— Проходите!

В кухне пахло кислыми щами — на плите булькала кастрюля.

Старик сидел на табурете и тёмными подрагивающими пальцами запихивал вату в гильзу папиросы.

— Здравствуйте, Степан Владимирович! — поздоровался я. — Нам нужно осмотреть ваше ружьё.

Старик медленно поднял голову, взглянул на нас выцветшими глазами, но ничего не ответил.

Не расслышал, подумал я, и повторил громче:

— Степан Владимирович!

— Нет у меня ружья, — сиплым голосом ответил старик.

— Как же? — вмешался Павел. — По документам на вас оформлено двуствольное ружьё «ТОЗ-Б»...

— Это сына моего ружьё. Он заядлым охотником был. И зверя бил, и птицу. А я не охочусь. Храню только в память о Грише. О Григории Степановиче.

— Извините, — смутился Павел, — но мы должны его осмотреть.

— Смотрите.

Старик отложил папиросу и тяжело поднялся с табурета. Шаркая ногами в обрезанных валенках, ушёл в комнату. Я слышал, как стукнула дверца шкафа.

Через несколько минут старик вернулся. В руках он нёс старую двустволку с обшарпанным прикладом и цевьём.

— Вот смотрите!

Он протянул ружьё Павлу, а тот передал его мне.

С первого взгляда было видно, что двустволка дышит на ладан. Стволы шатались, запорный механизм был изношен. Цевьё треснуло вдоль, и было грубо склеено неумелой рукой.

Я переломил ружьё и взглянул свозь стволы на свет тусклой кухонной лампочки. Изнутри поверхность стволов была покрыта толстым слоем нагара. Я не сомневался, что под ним обнаружатся чуть ли не сквозные раковины.

— Паша, это ружьё надо изымать, — сказал я. — Оно ремонту не подлежит.

— Куда изымать? — заволновался старик. — Это память о сыне, говорю же!

Женщина вошла в кухню, неся в руках кипу мокрого белья.

— А изымайте! — сказала она и с силой швырнула бельё на лавку, словно в отместку за свою неудавшуюся жизнь. — Хоть палить из него не будет. Я каждый раз боюсь, что его убьёт.

— Вы стреляете из него? — удивлённо спросил я.

— А как же! — кивнул старик. — Два раза в год. На День Победы и на сынов день рождения. Салют даю в знак памяти.

— Степан Владимирович, вы понимаете, что это ружьё в любой момент может разорвать? Ведь вас убьёт, или покалечит!

— А и убьёт, что с того? — возразил старик. — Я уже вдоволь пожил, пора и на тот свет!

— Прошу прощения, Степан Владимирович, — строго сказал Павел, — но ружьё я изымаю. Пользоваться оружием в таком состоянии запрещено. У вас есть чехол?

— Не отдам!

Старик с неожиданной силой вцепился в порыжевший ружейный ремень. Но через секунду пальцы его ослабели, разжались. Он плюхнулся на табуретку, по морщинистой щеке покатилась слеза.

Павел передал ружьё мне и сел за стол писать протокол. Быстро заполнил бланк и протянул его старику.

— Распишитесь, Степан Владимирович!

Старик сидел, не поднимая рук и глядя куда-то мимо нас.

Павел вздохнул.

— Подпиши, Андрей! И вы!

Он повернулся к женщине.

— Екатерина .Васильевна, — сказала женщина.

— И вы, Екатерина Васильевна, — кивнул Павел.

Мы расписались в протоколе.

Павел взял ружьё и пошёл на улицу.

— До свидания, — сказал я.

Ни старик, ни женщина не ответили.

Я вышел вслед за Павлом в сгущающиеся сумерки.

— Вот чёрт, а! — выругался участковый. — Ну, нельзя было иначе!

— Ты всё правильно сделал, Паша! — попытался успокоить я его. — Ружьё в таком состоянии опасно. Всё по закону.

— Да, по закону, — повторил Павел. — Ладно, идём, Андрюха!

Больше мы в этот вечер ни к кому не пошли.

Шагая к пожне, я вспоминал эту неприятную ситуацию и раздумывал, как помочь старику. Отец шагал за мной, с любопытством поглядывая по сторонам. За ним, отмахиваясь сорванной веткой от комаров, шёл Серёжка.

— О чём задумался, Андрюха? — весело спросил отец. — Где подходящую невесту найти?

— Да ну тебя, батя! — отмахнулся я.

— Ты вон у Серёжки спроси! Видели тут его на улице с красивой девчонкой!

Серёжка покраснел, как рак. Даже уши залились краской.

— Мы просто разговаривали!

— Понятное дело! — поддакнул отец. — С разговоров всё и начинается. Молодец, сын! Обскакал старшего брательника!

— Да ну тебя! — надулся Серёжка, точь-в-точь как я.

— Пришли, — примирительно сказал я.

Мы вышли на ближнюю к речке пожню. Выкошена она была старательно, с толком. Только по самым краям возле леса оставались островки высокой травы.

Отец оглядел фронт предстоящих работ.

— Ну, мне тут делать нечего. Андрюха! Бери мою косу, пройдись по краям. Серёжке дай грабли — пусть сено ворошит. А я солонцами займусь.

С этими словами он опустил рюкзак на землю и достал оттуда топор. Отыскал взглядом высокую осину недалеко от опушки леса и зашагал туда.

Вскоре послышался ровный сухой стук топора.

— Бери грабли, Серёга! — сказал я. — И переворачивай сено. Только в кучи не греби, растрясывай ровнее.

— А меня в июле в лагерь отправляют, — вздохнул Серёжка.

— Не хочешь? — спросил я.

— А что там делать? Линейки эти, зарядки!

Серёжка с отвращением фыркнул.