Егерь: назад в СССР

Нужно было решиться, и я решился. Самые важные вещи лучше узнавать сразу.

— Это ерунда. В машине ударился. Мам... дай водички попить!

И замер в ожидании ответа.

— Сейчас, Андрюша!

Мама повернулась и ушла на кухню.

А из меня словно разом выдернули все кости. Ноги задрожали. Что-то мокрое и горячее поползло по щеке. Рюкзак невыносимо давил на плечи. Ещё немного — и я упал бы, рухнул на знакомый дощатый пол прихожей.

Но я прислонился к стене и устоял на ногах. По-детски шмыгнул носом, вытер щеку рукавом и скинул с плеч рюкзак.

Мама вернулась с кружкой. С моей кружкой. У нас с сестрой были такие. Моя снаружи — салатного цвета, а у Оли — розовая. Не знаю, где мама их купила. А может, кто-то подарил.

Я выпил воды, и сразу стало легче. Вернул кружку маме.

— Спасибо, мам!

— Ну, иди, мой руки! — улыбнулась она. — И буду вас кормить. Ты когда в последний раз ел нормально?

Обрывки информации стали постепенно доходить до меня через шум в голове. Значит, родители знают про мою практику в Черёмуховке.

Я прошёл в ванную, выкрашенную внутри голубой эмалью. Намыливая руки, продолжал размышлять.

Домой я не заезжал. Если бы заезжал — мама наверняка положила бы мне с собой домашней еды. И посуду какую-нибудь дала бы.

Значит, в Черёмуховку я поехал прямо из Ленинграда. А родителям перед этим позвонил.

Ничего этого я не помнил. Просто пришёл к логичным выводам. Но отсутствие памяти пугало не на шутку.

Я помнил только то, что пережил в своей прошлой жизни. Но жизнь Андрея оставалась для меня загадкой.

Я закрыл воду. Выпрямляясь, треснулся головой о заслонку на трубе титана. Труба угрожающе заскрежетала.

Чёрт, больно!

Потёр ушибленный затылок, вытер руки, мимоходом глянув на своё отражение в зеркальной дверце настенного шкафчика. Ссадина на лбу почти зажила, но жёлто-лиловые разводы вокруг неё ещё не прошли.

— Андрей, еда остывает! — крикнула из кухни мама.

— Иду! — отозвался я.

Шлепая ногами по полу, прошёл на кухню.

В правом углу, возле окна, привычно тарахтел холодильник «Апшерон». Слева у стены стоял накрытый клеёнкой обеденный стол.

За столом сидел отец. В руках — газета. Рядом с тарелкой — открытая пачка «Беломора» и коробок спичек.

— Ну, здорово, пропажа! — сказал отец, глядя на меня поверх газеты. — Что ж ты не появляешься? Мать волнуется.

В горле снова защемило. Но я справился с собой и протянул отцу руку.

— Привет, батя!

Отец пожал мне руку, отложил газету.

— Садись, ешь. Рассказывай — как устроился?

Голубцы были такими вкусными, какими они бывают только в детстве — когда набегаешься с приятелями по улице, вернёшься домой затемно и только тут вспомнишь, что с самого утра ничего не ел.

Я торопливо жевал, рассказывая родителям о своей жизни в Черёмуховке. На вопросы о Ленинграде старался отвечать уклончиво.

— Что же ты домой не заехал? — спросила мама. — Серёжка с Олей тебя ждали.

— А где они? — спросил я.

— У бабушки, — ответила мама. — Мы с папой только вчера оттуда вернулись.

Отец доел голубцы, отодвинул тарелку и сразу же взялся за папиросы. Чиркнул спичкой, придвинул к себе стеклянную пепельницу.

— Хоть бы чаю попил, Ваня, прежде чем курить, — с упрёком сказала мама. — Андрюша, сынок, открой форточку.

Белый эмалированный чайник на плите весело зашумел. Мама сполоснула кипятком заварочный чайник с ситечком на длинном носу. Насыпала в него чай из красивой стеклянной баночки с металлической крышкой.

Убрала тарелки в раковину, поставила на стол вазочку с печеньем.

— Мам, у меня конфеты есть! — вспомнил я.

Достал из рюкзака кулёк с «подушечками».

Отец докурил папиросу и глухо кашлянул.

Мою грудь изнутри словно обожгло огнём.

Я знал, что через три года этот кашель станет чаще, надрывнее. А потом...

— Бросал бы ты курить, батя!

— Поучи ещё, — нахмурился отец и потянулся за газетой.

Но потом передумал.

— Значит, ты теперь егерь? И как? Интересно?

— Ещё бы! — с воодушевлением ответил я. — Да ты приезжай сам, батя! И Серёгу захвати. Вместе солонцы подновим, кормушки. Помнишь, как ты меня в детстве учил? На кабана сходишь — я с местными охотниками договорюсь. Когда у тебя выходные?

Отец работал два дня через два — хлеб надо было развозить с раннего утра, а потом ещё раз — после обеда.

Отец характерным жестом почесал висок.

— А что! В среду и приедем, с утра пораньше.

После ужина все вместе сели смотреть телевизор. Показывали старый фильм «Возвращение святого Луки». Внимательный майор Зорин мастерски распутывал хитрые ходы преступников.

Из приоткрытой двери балкона тянуло вечерней прохладой. Отец снова курил. Сизый дым поднимался к потолку и вылетал на улицу.

Мама тихонько клевала носом. Она всегда ложилась рано и рано вставала, чтобы приготовить завтрак.

Всё было как раньше, в счастливом детстве. И всё же, я ничего не понимал.

Кто я?

Получается — старший брат самого себя?

Чертовщина какая-то!

Но я в своём доме. Рядом сидят мои родители, за окном — прекрасное время юности. И всё так хорошо, как бывает только в ярком и несбыточном сне.

За что мне выпал этот шанс?

Вернее, так — для чего?

Что я должен сделать, чего не сумел в прошлой жизни?

— Андрюша, ты когда уезжаешь? — спросила мама.