Эффект преломления

Эржебета и впрямь выправилась, похорошела в последние дни. Бледность с лица так и не сошла, но больше не было у нее приступов слабости, а плечи и стан налились здоровой округлостью.

Рядом, положив ладонь на плечо госпожи, стояла Дарволия. День и ночь мольфарка охраняла Эржебету, стерегла, как верная собака, никого близко не подпускала. Дворня сторонилась жутковатой женщины. А уж после того как одна из кухарок, осмелившаяся обругать Дарволию, вдруг онемела, колдунью стали обходить десятой дорогой.

Словно учуяв непрошеных гостей, мольфарка повела носом, что твоя гончая. Пирошка испугалась, потянула подружку:

— Пошли, Агнеша, пошли от греха подальше…

Девки затрусили прочь.

— А может, и не лидерка она вовсе, — говорила по дороге Пирошка.

— Может, и не лидерка. Может, просто отравила старуху, — задумчиво тянула Агнешка. — Помнишь ведь, что мы в подвале видели…

Неделю назад, вечером, любопытные девки подобрались к малому оконцу, которое выходило из подвала прямо под стеной. Очень уж хотелось знать, правду ли в деревнях про госпожу говорят.

Заглянули внутрь, да так и замерли с раскрытыми ртами. Лучше б не подсматривали. Потом картина эта долго им в страшных снах приходила.

На больших печах бурлили котлы, исходили вонючим паром. Пахло серой и еще чем-то мерзостным. Посреди подвала стояла молодая графиня — полуголая, на обнаженной белоснежной груди поблескивали капельки пота. Костью мешала она варево в котлах, выкрикивая непонятные слова. И из печи белые обломки торчали — топилась печка тоже на костях…

Вокруг сидели черные кошки, смотрели на Эржебету человеческими глазами.

Вдруг один из котлов зарычал, изрыгнул клуб пара, окутавший весь подвал. Из этого сырого облака возникла Дарволия и тут же принялась нюхать воздух.

Агнешка с Пирошкою убежали. И до сих пор не могли забыть ужаса. А страшнее всего — что кость в руке госпожи была человечья.

Тогда и поверила Пирошка подруге. Как не поверить, если все своими глазами видала? А сейчас вот и предсказания Агнешки сбываться начали — уморила Эржебета старую барыню.

— Что ж делать, Агнеша? Неужто правда потравила?

— Молчи, Пирошка, наше дело малое. А то и нас изведет лидерка.

Между тем в зале Дарволия шепнула Эржебете:

— Обедать пора, госпожа.

Графиня взглянула устало.

— Бдение бдением, да нельзя вам голодать, госпожа, — настаивала колдунья. — Кровь исцелять нужно…

Эржебета молча подчинилась. Она верила мольфарке, ведь именно после ее лечения графине стало легче. Правда, странным было то лечение…

Отец Иштван Мадьяри решительно постучал в ворота замка. Отпер здоровенный гайдук, оглядел священника, молча посторонился, пропуская внутрь.

Отец Иштван недавно принял приход. Молодой, полный честолюбивых замыслов, мечтал влиять на умы паствы, наставлять на путь истинный. Слухи, ходившие о графине Надашди-Батори, несколько насторожили его, хотя и не показались достоверными. Жена одного из богатейших людей Венгрии, прославленного воина, влиятельного аристократа — и колдовство? Невозможно.

Наконец он представится графине и постарается понять, есть ли в сплетнях хоть толика истины. Правда, повод для знакомства весьма печален, но что поделать. Все мы бренны…

Размышляя так, отец Иштван вошел в замковый двор. Пахло дымом, лошадьми и потом. Вокруг пестрели шатры, возле них сидели смуглые люди — замок был пристанищем цыган. При виде священника они скалились, делали отвращающие знаки и поминали свою кровавую богиню Сару Кали.

Осторожно обойдя нахальных язычников, отец Иштван шагнул в услужливо распахнутые слугою двери, оказался в замке и принялся подниматься по лестнице. Здесь царил сумрак, было безлюдно.

Он споткнулся обо что-то мягкое, податливое и чуть не упал. Раздался вопль, похожий на младенческий, темная тень порскнула из-под ног. Кошка. Черная, тощая. Спустилась на две ступеньки и уселась, злобно сверля священника желтыми глазами.

Отец Иштван поежился — жуткая, колдовская тварь. Огляделся и обмер: кошки были повсюду, словно в одно мгновение возникли из воздуха. Сидели вокруг на ступенях, выглядывали с верхних ярусов и шипели, протягивая к нему когтистые лапы. Некоторые, самые наглые твари подбегали к ногам, пытались укусить. А в желтых глазах — несвойственный зверю разум.

Молитвой отгонял ведьминское отродье. Помогало, правда, плохо. Наконец все же откуда-то вывернул слуга со свечою и пошел впереди, показывая дорогу. Казалось, малый и сам побаивается черных зверьков.

— Откуда у вас их столько? — спросил отец Иштван.

— Не знаю, — пролепетал слуга. — Сами множатся…

Больше он ничего не сказал, только распахнул перед священником высокие двери:

— Госпожа ждет.

Она сидела за обеденным столом. Траурное платье оттеняло нечеловеческую белизну прекрасного лица, на котором кровавой раной смотрелись алые губы. Отец Иштван взглянул в бездонные глаза и едва не отшатнулся — из них глядело безумие.

Возле кресла графини стояла немолодая женщина — простоволосая, в свободном платье, подливала в кубок из кувшина. На блюде перед графиней лежали какие-то неаппетитные красные куски.