Ее последний герой

Городецкий открыл холодильник, пару минут изучал его содержимое и наконец достал сыр «Виола» и докторскую колбасу. Потом спокойно и размеренно сделал три бутерброда, поудобнее уселся в любимое кресло, бросил взгляд на опрокинутый стул и, тяжело вздохнув, развернул газету. Никто не помешает ему позавтракать – ни дурные вести, ни экзальтированные бабы, ни их сумасшедшие адвокаты. Он не ведется на эти игры, слишком для этого зрел и опытен. А этот… защитник несчастных и угнетенных сам на бедную птаху запал. Просто запал, и все. Вот странно, между прочим! Такой Сашка красавчик, а бабы от него никогда не помирали! Зойка, первая жена, ушла к неизвестному и нищему оператору. От такого-то звездуна! И Галка была, припомнил он, гримерша. Красивая баба, глаз не оторвать. Он за ней пару лет бегал. Галка была не из недотрог и особенно этого не скрывала. А вот Ткаченко не дала, сама говорила. Значит, с изъяном красавец, не иначе. Бабы, они такое нутром чуют…

О том, что Ткаченко и Стася поженились, он узнал от Милки Смелковой, своего помрежа, с которой у него был когда-то краткий необременительный роман. Ткаченко он не видел лет пять, не сталкивались, и так бывает. А когда столкнулись, Городецкий вяло и неохотно кивнул, а Ткач не ответил, шарахнулся в сторону, как от прокаженного.

Однажды дошли слухи: живет семья Ткаченко мирно и тихо, Сашка совсем не пьет и обожает дочку свою так же, как и жену.

Несколько лет спустя, оформляя пенсию в собесе, он встретил Ткача. Тот держал за руку худенькую девочку-подростка с короткой стрижкой и серыми глазами. Ткаченко его не видел, а он, Городецкий, спрятался за стеной и, затаив дыхание, разглядывал девочку. «Ничего общего, – облегченно подумал. – Вылитая мать. А может, вообще не моя? Кто этих баб поймет!»

В общем, утешился как мог, отлично понимая, что Стася не из таких и девочка – его дочь. Хотя тогда это уже не имело никакого значения.

* * *

Проснувшись утром, Анна поняла, что идти на работу просто не может. Ноги не понесут. И еще разговор с Поповым… «Буду валяться», – решила она и снова закуталась в «кокон». В конце концов, отпуск кончается завтра.

Она заметила, что отец осторожно заглянул в комнату и, тяжело вздыхая, зашаркал на кухню. Скоро оттуда раздался запах любимых оладий – и Анна, путаясь в одеяле, кое-как встала и поплелась на кухню.

На часах было почти двенадцать, когда она позавтракала, выпила две чашки крепкого кофе и, приняв душ, решила все же позвонить на работу. Долго никто не брал трубку, наконец ответила Марина Кравец, «золотое перо» отдела и фаворитка начальства.

– Ты что, не в курсе? – трагически прошептала она. – Босс уволил Попа!

– Шутишь? – спросила Анна. – Ты вообще в своем уме?

– Слава богу, не в твоем! – бодро отбилась Кравец. – Тут вообще такое…

И стала перечислять всех уволенных.

– А ты? – поинтересовалась Анна. – Еще не достали?

– Левкова, блин, я беременная, – усмехнувшись, ответила Марина. – А беременных у нас, как известно, не увольняют.

Анна, не выпуская из руки трубки, включила айпад. У журнала сменился владелец, и пошла мести «новая метла». Уволили более сорока человек, как говорилось в новости, «сорок твердых и опытных профессионалов».

Она удивилась своей реакции: никакой паники, наоборот, облегчение. Не надо оправдываться перед Поповым, не надо трепетать, краснеть, выслушивать оскорбления и угрозы.

Чудеса нашей жизни: казалось, Попов так крепко сидел, что говорили, что он «пришкварился задницей». И бывший владелец его обожал. Вот она, наша жизнь…

– Пап! – крикнула Анна. – А может, рванем на дачу? Яблок соберем? Или в лес, за опятами?

Отец тут же возник на пороге ее комнаты.

– Ой, Анютка! Я мигом! За полчаса соберусь! – заторопился он, боясь, как бы дочь не передумала.

– Да не спеши, – благородно остановила его она. – Мне теперь некуда торопиться.

* * *

От свадьбы Женя отказалась. Какая свадьба в их возрасте?

Он познакомился со Славиком, своим новым пасынком. Славик его разочаровал: бледный, тощий, в очках – типичный отличник, «ботаник», презираемый одноклассниками. К тому же он оказался стеснительным и зажатым.

Женя очень нервничала и с опаской поглядывала на Городецкого. Ничего не обсуждали: он подъехал к общежитию и помог вынести вещи, два небольших чемодана.

Вела она себя, как всегда, крайне тактично. Двигать мебель в квартире не бралась, перевешивать шторы – тоже. Своими вещами дом не заполняла, все убрала в шкаф и в комод. Только в коридоре прибавились женские туфли и Славкины ботинки да в ванной на полочке встали в аккуратный рядок баночки с кремом, шампунем и маленький флакончик духов. Он понюхал: совсем простые, кажется, польские. И это почему-то его очень тронуло.

На следующий день он отправился в ГУМ и у знакомой из отдела парфюмерии выпросил флакон настоящих французских духов и банку крема, черную, лаковую, с золотой розой.

– «Ланком», – уважительно заметила продавщица. – От себя отрываю!

Он чмокнул ее в щеку и поклялся в вечной любви. Девочка зарделась и пробормотала:

– Дождешься от вас!