Ее последний герой

Анна не вернулась. Она сидела на лестнице между вторым и первым этажом и горько рыдала. И очень надеялась, что он бросится вслед за ней. Не рассчитала: в его возрасте за женщинами не бегают. Даже за самыми любимыми…

* * *

Напиться? Так, чтобы отключиться. От всего. Свиньей, до невменяемости. Только это на пару часов. А потом похмелье. Тяжелая голова, давление, сердце. А может, и хорошо? Чтоб прихватило – и все! Неплохо. Чтобы сразу и разом. Только вряд ли. Сердце еще пофурычит, так сказал участковый. «Вы бы не курили столько, Илья Максимович, проживете до ста лет». Дура. Зачем до ста? Что он еще не знает, чего не видел? Дряхлеть, впадать в маразм, но держаться за эту нелепую и пустую жизнь?

Но нет же, держится за жизнь. Потому что те, кто не держится, решают все разом. Способов много. Вот хотя бы почти целая пачка американских двояковыпуклых. Должно хватить. Боится. Вроде бы не за что держаться – теперь уже не за что, – а ведь боится.

Городецкий был твердо уверен: Анна не позвонит никогда. И правильно сделает! После таких оскорблений и такого унижения… Она человек гордый. И он не позвонит никогда. Потому что стыдно. И еще потому, что он сделал все правильно. Никаких сомнений. Рубить – так сразу.

Рвануть куда-нибудь на пару недель. От города этого чертового, от телефона. От новостей по ящику, от газет с кровавыми заголовками. Никуда и ни к кому. Сесть в электричку – и до самого конца. Куда вывезет. Выйти на перрон, осмотреться, взять болтливого водилу на раздолбанной «шестерке» и обрисовать ему ситуацию. Водила местный. Он и завезет его на какой-нибудь хутор или в деревню, где и жителей уже не осталось, сбежали. К бабке столетней или к деду, без разницы. А там можно в сенях или на сеновале. Речка, грибы. Картошка в котелке, лук с грядки. Самогон бабкин из загашника. На это у него денег хватит, бабки с дедками народ неизбалованный.

Он быстро собрался: спортивный костюм, кеды, пара маек и свитер. В холодильнике обнаружились три банки консервов: тушенка, сайра и банка кальмаров. Поллитровка. Четверть батона полукопченой. Сыр в нарезке. И даже початая пачка чая. Короче, прожить можно. Выгреб из кошелька наличность. Негусто, но для скромной жизни вполне достаточно. Дней на десять.

Вышел из дому и задумался, на какой вокзал. Да все равно! Пусть, например, будет Ярославский. А там посмотрим.

Все было в точности так, как Городецкий и представлял, – все-таки режиссер. До Н. он добирался около трех часов. Фиолетовая разбитая «шестерка» словно ждала его на маленькой привокзальной площади. Пожилой водила – три передних золотых зуба, других просто нет – махнул заскорузлой темной рукой.

Он плюхнулся на сиденье и поморщился от едкой вони.

– Кабанчика на базар возили, – стал оправдываться водила. – А вам далёко?

Городецкий пожал плечами:

– Лучше да.

И рассказал все как на духу.

Водила сдвинул на затылок промасленную кепку, угостился сигаретой и задумался.

– Поня́л, – вдруг обрадовался он. – Повезу тебя к шурину. В Листвянку. Знаешь такую?

Пассажир мотнул головой:

– Откуда?

– Ну, тогда поехали! – со странной логикой обрадовался шофер.

Потом лихо газанул, крутанул руль в проволочной оплетке и, подняв густые клубы пыли, резко рванул с места.

Сначала молчали. Городецкий смотрел в окно и ни о чем не думал. Шофер тоже молчал с полчаса. Потом заскучал и церемонно представился:

– Владимир Ильич. Ну, как Ленин. Так и кличут все Лениным.

Пассажир ответил:

– А я просто Илья. Хочешь – Максимович.

Водила был, скорее всего, его возраста или чуть моложе. Ошибся: тезка вождя оказался совсем молодым мужиком, на пятнадцать лет моложе неразговорчивого пассажира. «Сельская жизнь, – подумал Городецкий. – Труд, пьянство и все остальное». «Ленин» что-то рассказывал, но он его почти не слушал. Водитель покосился и замолчал.

Доехали за минут пятьдесят. Машина резко затормозила, и задремавший режиссер открыл глаза.

Это и вправду был хутор. Большой крепкий брусовый дом. Несколько добротных хозяйственных построек. Коровник, ухоженный огород за домом, безбрежное поле картошки и яркий цветник перед крыльцом.

На звук мотора на крыльцо вышла женщина в байковом халате, белой косынке и галошах на босу ногу.

Она внимательно, с прищуром разглядывала нежданных гостей. «Ленин» поспешил ей навстречу. Что-то объяснял ей довольно долго, размахивая руками.

Городецкий вышел из машины размяться и подышать свежим воздухом. А воздух и вправду был необыкновенным. Он вспомнил, как Женя говорила: такой воздух можно резать на части и есть. Она всегда выражалась несколько высокопарно. Но здесь ее выражение подходило как нельзя лучше.

«Ленин» поспешил обратно к машине.

– Нормальненько, – радостно сообщил он, – на постой принимают.

Женщина на крыльце посмотрела на гостя внимательно и строго и разрешила:

– Заходите.