Ее последний герой

Пока ее не было, он, привыкший к безделью и томительной скуке, совсем сходил с ума. Не помогало ничего – ни телевизор, ни книги, ни мелкие хлопоты в виде уборки и похода за хлебом. Городецкий мотался по квартире, торчал на балконе, выходил во двор и тут же возвращался назад. Время не шло, ползло. Подло, по-черепашьи, словно с издевкой.

После ее короткого звонка («Еду!») он в который раз бросался в душ, придирчиво рассматривал себя в зеркало, водил станком по гладковыбритым щекам, тяжело вздыхал и снова торчал на балконе, высматривая в потоке машин ее малиновую «реношку».

Если Анна вдруг задерживалась, хватал мобильный и трезвонил, словно полоумный отец загулявшей дочери-подростку.

– Пробки, – возмущалась она. – Ты что, не в курсе?

– Ну да, пробки, – ворчал он, отключив телефон. – Все у вас пробки. Хорошая отмазка.

Однажды она загуляла до трех утра. Был день рождения сотрудника. Городецкий чуть не рехнулся. Звонить глупо: престарелый папашка пасет свою козочку. А уж чего напридумывал, представить страшно! Вот тогда пригодилась американская двояковыпуклая – сто лет не брал, а тут пригодилась. Но не срубило, как раньше, через пятнадцать минут, уснул почти в восемь, с трудом.

Не доверял? Доверял. Просто боялся: а вдруг? Вдруг задумается, оглянется, увидит молодых и красивых. Или того лучше: встретит свою судьбу. Ох.

* * *

Она тосковала по морю. Мечтала и горестно приговаривала:

– Как доползти до следующего лета? Себя жалко, кожу жалко… – И проводила рукой по щеке. – Как же я люблю море!

Он молчал. Что он мог ответить? Отвезу тебя, милая, куда захочешь? Только страну назови – и домчат тебя быстрые кони или белоснежная яхта под парусами. Тебе ведь все равно, правда?

Однажды не выдержал. Закричал так, что она вздрогнула:

– К чему все эти разговоры? Все должно иметь смысл!

Анна, ошарашенная, уставилась на него, растерянно хлопая ресницами.

А завелся он не на шутку.

– Я пенсионер, понимаешь? Пен-си-онер! Назвать размер моей пенсии? Впрочем, ты наверняка в курсе. У тебя же папаша из нашей гвардии. Я. Ничего. Не могу. Тебе дать. Ни-че-го. Понимаешь? Я, – поперхнулся он от волнения, – я даже в Питер тебя свозить не могу. Потому что гостиница. Завтрак, обед, ужин. Такси. Ну, и все остальное. Ответь мне: зачем я тебе, вот зачем? Коротать вечера в мерзком спальном районе под пиво и куриные окорочка? Слушать мои стоны и обиды на жизнь? Засыпать под мое несвежее дыхание?

Она молчала, опустив голову.

– Когда ты наконец поймешь, что все это – выдумка? Все, понимаешь? Сложилось, совпало, подвернулись друг другу. Бывают такие приколы судьбы! Работа твоя, больница, отец. Хватит! Лето на исходе. Через пару недель зарядят дожди – и все! Что ты увидела со мной? Что узнала? Ну, новенького, свеженького? Что я могу тебе дать и что я тебе уже дал? Молчишь? – угрожающе спросил он. – Вот-вот. И молчи. Потому что ответить нечего. Потому что все это – ерунда. Что у нас общего, кроме тех двух недель на даче? Ну, поддержали друг друга. Помогли по-человечески. И все! У тебя впереди… все, а у меня все позади.

– И больше ничего хорошего? В смысле, у нас с тобой? – тихо спросила она.

– Вот именно! – согласился он. – Ничего. Только комплексов у меня прибавилось – бамбуковый непроходимый лес! Знаешь, бамбук ведь растет очень быстро. Просто молниеносно быстро растет бамбук.

Она вскинула брови.

– А что ты думала, нет их, комплексов? Ну, я про моря твои! Про кабаки, театры! Даже театры сейчас… Для богатых! А тряпки, духи? Разве не делают любимой женщине дорогие подарки? Или недорогие? А я… – Он снова усмехнулся. – Все, что я могу, – это отвести тебя к Нинке на бакинскую яичницу. И то не слишком часто. Ни машины, ни квартиры нормальной…

– Мне уйти? – спросила она побелевшими губами.

Городецкий кивнул:

– Давно пора. Торопись, время теряешь, не девочка ведь. Семью надо строить, детишек заводить. А ты все «карьера»… Карьера для бабы ничто. Ты уж поверь опытному человеку. Впрочем, ты меня не услышишь. Что-то у вас, нынешних, плохо со слухом.

Она усмехнулась:

– Заботливый. Какой ты у нас заботливый! Не о себе, все о близких! Чтоб не пропала, не дай бог, Чтоб пристроилась поуютней. Гонишь, значит? Я правильно поняла?

Он, не поворачивая головы, отчеканил:

– Правильно. Догадливая. Поспешай.

– Сволочь, – бросила она, – какая же ты сволочь!

– Ну, и так это давно известно, – подтвердил он. – Все мои жены и сожительницы в этом давно убедились. А вот теперь и твоя очередь. Слава богу!

Она яростно выкрикнула из прихожей:

– Я! Не вернусь никогда! Слышишь? И не надейся! Так меня еще ни разу не унижали!

– Скатертью дорога! – крикнул он вслед и вздрогнул от громкого стука входной двери.

Он подошел к окну. Из подъезда она не выходила. «Сейчас вернется, – подумал он. – А я не открою». Потому что надо рвать, здесь и сейчас. Потому что дальше будет больнее. Потому что… Да потому, что он не хочет, чтобы его бросили первого. Этого он не переживет!