Единственный

Полуобъятия становятся крепче. Его пальцы — неожиданно горячие, слегка шершавые, плавно скользят по моей щеке. Гладят. Спускаются к шее. Ласкают. Пробуждают мириады мурашек, растекающихся по коже, подобно микро разрядам тока. Забираются в волосы. Обхватывают за затылок. Властно. Надёжно фиксируя. Не позволяют отстраниться, разорвать контакт наших губ. Вместе с тем другая ладонь мужчины подхватывает под ягодицы, одним рывком впечатывая в его тело. Кажется, это уже чересчур и куда больше, нежели хватило бы собственной смелости. Но это не важно. Новый поцелуй — глубокий, такой откровенный и искушающий, как чистый дурман, стирает грани дозволенного, пьянит разум и губит рассудок, сталкивает в ту самую пропасть, куда я снова падаю, как тогда, под дождём, не желая обретать спасение. Нет страха. Есть потребность чувствовать острее, ярче… Мои колени полусогнуты, сжаты вокруг его торса, а жажда заполучить больше настолько велика, что едва ли я осознаю, насколько коварно она прошивает моё тело, вынуждая раз за разом подаваться мужчине навстречу, раскачиваясь в инстинктивном ритме, как если бы меня укачивала эта греховная волна. Я помню, Алихан — твёрдый, как скала, убеждаюсь в этом снова и снова, цепляясь за крепкие плечи супруга до судорог в пальцах. То, каким твёрдым может быть его ответное возбуждение, я тоже ощущаю прекрасно, внутренней стороной бедра. Не помню только, как давно задран подол моего платья. Бельё — слишком тонкое. Он не избавляется. Накрывает ладонью поверху чёрного кружева, слегка надавливает, крадёт протяжный стон из моей груди. Я запрокидываю голову, кусаю губы, стараюсь быть тише, выгибаюсь в его умелых руках. Воздуха снова не хватает. Я буквально захлёбываюсь. Бороться бессмысленно.

— Алихан… — то ли проклятие, то ли мольба с моей стороны.

Наслаждение захлёстывает в считанные секунды, ослепляет безудержной вспышкой, пронизывает, сковывает мышцы, швыряет в какую-то совершенно иную реальность, где я распадаюсь на части, после чего возвращаться обратно совершенно не хочется.

Но придётся.

Стук в дверь — немного настойчивый, понятия не имею, как давно продолжается. Он просто врезался в голову, будто из ниоткуда, отрезвляя, напоминая о том, насколько я забылась.

— Господин Алихан, — негромко и слегка виновато произнесли с той стороны. — Трап спущен, сопровождение прибыло, господин Умут дожидается вас снаружи, говорит, это срочно, вопрос связан с... кхм… госпожой Ирем.

С… кем? И что за пауза в словах такая неловкая? Тот факт, как напряглись плечи Алихана, лишь прибавил дилемм в моих мыслях. Но вслух озвучить ни одну из них язык не повернулся.

Мужчина шумно выдохнул. Прикрыл глаза. Какое-то время не шевелился вовсе, то ли обдумывал услышанное, то ли возвращал себе привычное самообладание. А стоило мне попытаться отодвинуться, как вдруг снова прижал к себе, коснулся губами виска, чуть задержался в подобии поцелуя.

— Буду через две минуты, Дениз, — произнёс громко и не для меня, после чего отстранился, поднялся на ноги. — Выйдешь, как будешь готова, — адресовалось непосредственно моей персоне.

Больше ничего не сказал. Умылся холодной водой. Поправил рубашку. Накинул пиджак на плечи. Ушёл. Мне же ничего не осталось, как отлепить себя от постели и повторить его пример. Разве что в порядок я себя приводила куда дольше. Губы опухли, лицо горело, глаза — шальные, дикие, словно и не мои, ритм сердцебиения почему-то никак не желал утихать. Расчёску я забыла, ещё когда собирала багаж в дорогу, поэтому свои буйно вьющиеся локоны разбирала пальцами, на этот раз оставила распущенными, все шпильки куда-то подевались. Хорошо, ткань платья не мнётся, с ним особых забот не возникло. Обувь нашлась у изножья кровати. Не знаю, как она там оказалась, но около неё я задержалась. Вероятно, потому, что выходить на улицу, было… страшно, вот и оттягивала этот момент, насколько возможно. Глупость полнейшая, с учётом всего произошедшего, однако пришлось сделать над собой довольное большое усилие, прежде чем подхватить сумку и направиться к трапу.

Откуда взялось вдруг это волнение?

Ответа в себе я не обнаружила.

Замерла у верхней ступени бортового спуска, сверху-вниз глядя на находящегося неподалёку Алихана. Он стоял ко мне спиной, рядом с ним — ещё один мужчина: не старше двадцати пяти, с короткой бородой медного оттенка, одетый в строгий костюм в чёрно-белой гамме, он то и дело поправлял на переносице свои круглые очки из прозрачного стекла. Заметив моё появление, вовсе снял их, с приоткрытым ртом уставившись в немом удивлении. Реакция не осталась незамеченной. Алихан обернулся.

— Аида Шахмаз. Моя жена, — обозначил ничего не выражающим тоном для своего собеседника.

Мне бы столько равнодушия!

Под чужим изучающим взглядом становилось не по себе. Особенно, если учесть, что не он один внимательно рассматривал меня. Перед трапом самолёта стояло четыре машины, около двух из которых возвышалось по два человека, одинаково одетых в такие же строгие костюмы, как и тот, к кому обратился Алихан.