Единственный

Взмах. Воздух рассекло едва уловимым свистом. Удар. Всего один. А спину и плечи обожгло такой острой болью, что перед глазами всё поплыло вместе с проступившими слезами. Вырвавшийся из горла вскрик я тоже сдержать не сумела. Но равновесие удержала. И уже тогда осознала, что кричала тут не я одна. Отец раз за разом бессильно бился в своих путах.

— Не трогай её, Валид! Только не её! Я всё, что хочешь сделаю! Всё отдам! Только не трогай мою дочь! — снова и снова срывал горло.

Амир… молчал.

Просто-напросто стоял и смотрел стеклянным взором.

Валид… наслаждался.

И совершенно не обращал никакого внимания на все причитания другого своего пленника. Хотя нет, в этом я ошиблась. Ведь жгучая боль от удара плети ещё не успела утихнуть во мне, а передо мной опали печатные листы нотариальных дарственных. Их было много. Не уверена, что у нашей семьи в принципе числилось столько имущества, чтоб такое количество насчитать.

— Конечно, ты отдашь, — так и не обернувшись к отцу, произнёс Валид. — Ты мне всё отдашь. И всё сделаешь. Даже жизнь свою отдашь. Сохранять её теперь ни к чему, — злорадно ухмыльнулся, а в глазах вспыхнуло торжество.

Безусловно, он упивался своей победой. Я же ему сама её вручила, так сказать, на блюдечке с голубой каёмочкой, когда вернулась в треклятый Эр-Рияд.

— Нет! Ничего он тебе не отдаст! Он не может! Только я могу! Официально это всё теперь моё! Не его! — воскликнула в отчаянии.

А я точно не отдам. Ведь это же всё равно, что смертный приговор подписать. И не только себе. Нам. Не двоим. Троим.

— Тебя не спрашивали! — рявкнул Валид.

Повторный замах. Хлёсткий удар. На этот раз не такой неожиданный. Я была почти готова. Закусила нижнюю губу. И даже не вскрикнула на этот раз. Сдержала своё жалобное мычание, когда плеть вспорола не только платье, но и кожу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А вот теперь говори! — приказал старик, возвышаясь надо мной. — Предательница. Или шлюха. Кто ты?!

Собиралась снова промолчать. Ведь ни один из ответов не будет по его разумению верным. Но он же не остановится.

— Я замужем. И люблю своего мужа. Да, я беременна. Представьте себе, в моей ситуации, это нормально. И здесь я совсем не по своей воле. Я никого не собиралась и не собираюсь обманывать, — произнесла, прикладывая немало усилий, дабы голос звучал ровно. — Я здесь лишь потому, что вы похитили и удерживаете против воли моего отца. А ваш сын похитил меня. Так кто я, по вашему? Вы мне скажите, — произнесла и вся сжалась, подумывая, ко всему прочему, малодушно зажмуриться.

И нет, не потому, что в ушах начало шуметь, а к горлу подкатывал новый приступ тошноты. Не могла я больше смотреть в папины глаза. Не тогда, когда он смотрел в ответ с такой беспомощностью и безграничной виной.

Да, я зажмурилась.

В тот самый момент, когда рука Валида вновь замахнулась.

И… ничего не последовало.

А всё потому, что:

— Хватит! — послышалось в отдалении, откуда-то справа бескомпромиссным и ледяным тоном от… моей свекрови.

Если честно, я сперва самой себе не поверила.

Сплю и дурной сон вижу?

Но нет. Даже после того, как я несколько раз проморгалась, образ гордо приближающейся женщины в развевающихся при каждом шаге светлых просторных одеждах, никак не исчез. Покрывающий голову платок, и тот, перекинутый через одно плечо, смотрелся на ней ничуть не менее эффектно, нежели корона.

Вот уж воистину Ирем-султан…

Последнее оценила тут явно не я одна. Валид аль-Алаби замер, переключив своё внимание на гостью. Та была одна.

— Мы с тобой совсем не так договаривались, — продолжила с ноткой недовольства женщина.

Старик в очередной раз злорадно ухмыльнулся и развёл руками, мол уж как получилось. От меня окончательно отвернулся. На моём отце сосредоточился. Как и она.

— Ты… Это ты... С самого начала… — выдохнул обречённо посол.

Свекровь остановилась аккурат между мужчинами. И тянуть с откровениями не стала.

— Разумеется, я, кто же ещё? — усмехнулась цинично. — После того, как ты помог своей дочери спрятаться, а сам предпочёл свою незавидную участь, Валид сам обратился ко мне. Не так уж и много у тебя других знакомых, имеющих власть и силу откликнуться, чтобы помочь.

Да уж, откликнулась и помогла, ничего не скажешь!

Хотя не это сейчас являлось первостепенным.

— То есть, вы знали? — не удержалась я. — Что он жив?

Всё это время!

Или нет.