Единственное число любви

Кто-то недавно говорил мне об этой картине, но бешенство жадности, смешавшееся с желанием наказать столь очевидное непокорство, уже мутило мое сознание — и флейта скрылась в жерле вулкана, и запела иную, теперь подвластную только мне песню. И в тот же момент я увидела во весь экран забытую, чуть кривящую губы на левую сторону, улыбку — это был Кирилл. На мгновение захотелось услышать негромкий насмешливый голос, коснуться рукой густых волос… но гул извержения и крики погибающих заглушили едва различимые слова, и далекое стало близким лишь под утро, когда мое сражение было выиграно.

…Я очень ревниво относилась к этой четырехкомнатной хрущевке на проспекте Народного Ополчения. Я любила двух ее мальчишек, которых посылали за «Мальборо» в ближайший ларек едва ли не с пяти лет и которые говорили между собой, пересыпая речь цитатами из Платона; любила красивую, умную и ленивую хозяйку — любила до такой степени, что, возвращаясь к себе после долгих бесед, начинала так же, как она, капризно проглатывать «л». Но больше всего, разумеется, я любила хозяина, барственно-большого и… несчастливого.

Я всегда ездила туда одна, не беря ни мужа, ни сына, ни год назад родившуюся дочь. Это была моя юность, и делить ее с кем бы то ни было я не хотела. Единственным исключением за последние годы стал мой роскошный гордон[3], следовавший за мной повсюду и не спускавший с меня своих темно-ореховых глаз. Привычным движением я садилась прямо на пол у батареи и, подтянув колени к подбородку, погружалась в пестрый бестолковый мир высоких разговоров и мелких страстей, любовных и церковных интриг и прочего живого сора, натащенного с середины восьмидесятых. Один из родственников этого странного дома был крупным деятелем церкви.

И в этот синий вечер начала декабря мы шли с моим верным псом, я легче, он сильнее поскрипывая наконец-то установившимся снегом, а над нами, ослепительная и безучастная, висела луна.

В прихожей гудели привычные возгласы оживления, принужденно улыбаясь, рычал мой Шален, а младший из мальчишек уже оттягивал меня в сторону, возбужденно оглядываясь и шепча:

— Ты представляешь, папин знакомый привел с собой девчонку, такую, что прямо… — Тринадцатилетний Васька передернул широкими не по возрасту плечами. — Все как с ума посходили! Даже Макс пытается… — Он выразительно хмыкнул и бросил быстрый обеспокоенный взгляд на двумя годами старшего братца, ожидавшего, пока я поговорю с Васькой. Ноздри его чуть вздрагивали, как у породистого жеребенка, — было видно, что ему не терпится вернуться в гостиную. — Как здорово, что ты пришла!

— Ладно, Васенька, разберемся. У вас что-то неспокойно сегодня. — Я скосила глаза на Шалена, едва не вставшего в стойку прямо на пороге; собака нервничала. Поцеловав Ваську в макушку, находившуюся как раз на уровне моих губ, я сделала несколько шагов к Максу: — Спокойно, мой мальчик, рядом.

— Если это мне, то я вполне спокоен, — хмуро рассмеялся Макс. — Ты сначала к папе? Они в кабинете, там какие-то нехорошие новости по ТВ.

В гостиной, как всегда полной знакомых, малознакомых и совсем незнакомых лиц, висело возбуждение, сгущавшееся вокруг высокой девочки с лукавым лицом. Она была миловидна, не более. Но радостное откровение плоти читалось в ней слишком явно, и она, вероятно не видя в этом ничего плохого, не пряталась и не скрывалась. Хозяйка смотрела на нее с любопытством, я — с подлинным интересом, остальные — с неприязнью и ожиданием скандала. Шален, впрочем, потянулся к ней вполне дружелюбно, отчего губы у некоторых поджались еще больше. Мне стало весело. И так вели себя люди, столь смело рассуждавшие о всевозможных свободах, и о свободе плоти в том числе!

Эта девочка, сама еще толком не понимающая своего оружия, привела в замешательство десяток взрослых, действительно немало повидавших на своем веку мужчин и женщин. Правда, женщин — больше. Я с трудом подавляла улыбку. Если бы эти милые девочки семидесятых, превратившиеся в стоящих на охране своей псевдособственности дам, знали о том, какой веселой подругой была я доброй половине их мужей…

Я оглянулась в поисках какого-нибудь знакомого мужского лица, с которым можно было обменяться мгновенным, ясным, все понимающим взглядом. Но мужчин в гостиной не оказалось. Макс, вероятно, говорил правду, и все они ждали чего-то в крошечной комнатенке, гордо именуемой кабинетом. А было бы интересно посмотреть на того, кто рискнул привести сюда эту малышку, и даже больше того — кто сумел найти это дешевенькое чудо.

За окнами все яростней разыгрывалась сухая метель, и был даже явственно слышен рассыпчатый стук бросаемых в стекло пригоршней колючего снега. Девочка робко гладила Шалена, который, как все собаки, особенно мужского пола, безошибочно угадывал в женщинах силу их женственности. Разговор между тем шел обо всем или ни о чем, словно воздух в этой тринадцатиметровой комнате и не сгущался от недоговоренности…