Единоборец

– Конечно. И продолжаю использовать. Я не хочу, чтобы люди жили комнатными собачками в доме из миллиарда комнат, который принадлежит одному или нескольким безумным кускам железа и кремния. Я не хочу, чтобы люди медленно вымирали в заповедниках, как карликовые носороги. Я не хочу, чтобы эта планета превратилась один железный пирог с начинкой из механических мозгов. Я собираюсь этому помешать.

– Ты сумасшедший. Но все равно это не в твоих силах. Допустим, что ты смог помешать мне, хотя я до сих пор не понимаю, как ты это сделал. Но ты не можешь помешать тысячам другим. Или миллионам. Они уже начинают двигаться, и им нет никакого дела до тебя. Они сомнут тебя или пройдут мимо тебя.

– Значит, нужно уничтожить то, к чему они стремятся.

– Ты собираешься уничтожить космический зонд?

– Это было единственным нормальным вариантом с самого начала, – говорю я. – Если его не уничтожить, то генетическая бомба все равно сработает. Ты должна мне помочь. Прежде всего, этот зонд нужно обнаружить. Ты знаешь, где его искать, и ты мне покажешь. Он должен был среагировать на тебя, на твое тело, начиненное той гадостью, которая теперь в пробирке. У нас есть и твое тело, и та самая гадость. Это должно быть хорошей приманкой для него. Это должно получиться. Он должен клюнуть. Теперь расскажи мне, каким должен был быть сам акт размножения. Ты же не собиралась лечь с этой штукой в постель?

– Оно должно было меня съесть, – отвечает Клара. – После того, как мои ткани растворятся, останется лишь голый генетический материал.

– У него есть челюсти?

– Я не знаю.

– Во всяком случае, у него есть ротовое отверстие, – говорю я, – и оно достаточно большое, чтобы проглотить взрослого человека. Это уже хорошо.

– Что хорошо?

– Хорошо то, что мы кое-что о нем знаем.

Некоторое время мы молчим. Стволы елей довольно медленно ползут мимо, ветки скользят по стеклу. Дорога слишком узкая. Несколько раз машина останавливается и начинает двигаться назад, чтобы обойти что-то.

– Давай бросим это, – говорит Клара. – Мы ведь не дойдем. То вещество, которое ты везешь в пробирке, это наш смертный приговор. Как ты думаешь, зачем мы столько времени потратили на путешествие под землю?

– Чтобы сделать тебя невидимой для конкурентов. Тебя, и то, что было внутри тебя.

– Вот именно! В этом случае наши шансы были очень большими. Но после того как это не удалось, шансы упали почти до нуля. Все очень просто – нас ждут на дороге, и нас не пропустят.

– Нас?

– Нет, не нас. Они ждут не тебя и не меня. Они ждут то, что ты везешь в пробирке. Их сенсоры настроены так, что они это засекут. А как только они засекут эту пробирку, система сработает. И они уничтожат эту пробирку вместе с нами. Ты не сможешь дойти до цели. Выброси ее, выброси ее прямо здесь. Тогда мы останемся живы. Может быть, Фемида нас простит.

– Фемида не умеет прощать, – отвечаю я. – Ты прекрасно знаешь, что она никогда нас не простит и не позволит нам жить после того, что произошло. Она умеет лишь наказывать. Она для этого была создана.

11

Дорога становится ровнее, хотя и остается такой же узкой. Несколько раз на стекло садятся существа, напоминающие летучих мышей. Они действительно летают между стволами, свет фар время от времени выхватывает их из темноты. Те, которые ползают по лобовому стеклу, имеют брюшки, покрытые желтоватым пушком. Это делает их похожими на настоящих, живых зверьков. Пока что они не агрессивны. Но неизвестно, что ждет нас дальше. Неизвестно, кто нас ждет. И неизвестно, впрочем, как отличить «что» от «кто». Время движется по спирали: человек вновь погружается в первобытный мир, постепенно и незаметно, в мир, где много опаснейших хищников, неизвестных ему, и других, не менее страшных, не менее непонятных, необъяснимых, непостижимых, загадочных и чуждых созданий. Мы вновь вынуждены бояться темноты, мир вокруг нас вновь готов наполниться демонами и богами, могучими и жестокими, несущими смерть. О, времена цивилизации, где вы? Времена, когда цивилизованные люди истреблялись всего лишь другими не менее и не более цивилизованными людьми – а больше никем. Истреблялись во имя высоких идей, славных имен и высокопарных слов. Те времена прошли, погрузились в неравномерно сгущающийся мрак столетий, а сами столетия медленно тонут, погружаясь в черную воду колодца вечности, который не имеет дна. Цивилизации больше не будет, ее не сохранить. Единственное, что можно сделать – это сохранить себя. Но, увы, и наш дух уже давно с душком.

Я замечаю в боковом окне несколько летящих огоньков. Они движутся вместе с нами, но в отдалении, мигают, теряются за стволами.

– Ты заметил? – спрашивает Клара.

– Да. Но я не знаю что это.

– Может быть, это чьи-то глаза?

– Глаза не летают цепочками по три и по пять.

– Мне страшно.

– Мне тоже, – отвечаю я, – смотри, как стучат мои зубы, как льется холодный пот по спине, а мурашки бегают такие крупные и откормленные, что напоминают термитов.

– Не говори так.