– Воля твоя. Только сначала подумай хорошенько о том, какой ты уезжала из дома и какой вернешься – с уже заметным животиком и никому не жена. Да еще большой вопрос, доберешься ли ты одна до Эдессы, не станешь ли по дороге легкой добычей для разбойников или просто сластолюбцев.
– Я скажу, что я паломница, как Эгерия из Аквитании.
– Такие молодые паломницы в одиночку по дорогам не бродят, если только они не искательницы приключений. Выброси эти мысли из головы, Евфимия, тебе некуда идти.
Оба замолчали.
– Пойдем-ка лучше спать, милая. Утро принесет с собой новые мысли, и жизнь уже не покажется тебе такой скверной: ты поймешь, что в наших с тобой отношениях ничего не изменилось.
Она молча покачала головой, но по привычке послушно поднялась и отправилась за ним в палатку.
Всю ночь Евфимия беззвучно рыдала, оплакивая свою злосчастную судьбу. Но рыдала она на груди Алариха: ей и в самом деле больше некуда было идти.
Как только полотно палатки начало светлеть под лучами солнца, Евфимия выбралась наружу и пошла к воде. Над озером светало. Фламинго уже проснулись и расхаживали вдоль берега, процеживая своими хитроумными клювами добываемый в иле корм. Не желая их пугать, она стояла за низкорослыми соснами и смотрела на них. «Что же мне делать?..Что же мне делать?..» – думала она, но ответа не находила. Когда взошло солнце и заря залила розовым светом половину неба, фламинго поднялись в воздух и растаяли, слившись с зарей.
Евфимия подошла к воде, шагнула на плоский валун, опустила руку, зачерпнула воды и поднесла к губам: вода была горько-соленая, как слеза. Губы защипало.
– Прощай, Озеро слез! – сказала она. – На твоем берегу кончилось навеки мое короткое счастье.
Умываться озерной водой она не стала и пошла к ручью, чтобы смыть ночные слезы, такие же горькие, как вода в озере.
Глава двенадцатая
С утра Аларих попытался вести себя как обычно, но Евфимия была безучастна и погружена в собственные думы – она просто не отвечала ему. В конце концов ему надоело с ней заговаривать, и он тоже оскорбленно замолчал.
А на дороге между тем становилось людно: их то и дело обгоняли повозки с товарами и пастухи, гонящие стада овец и коров, и Евфимии стало ясно, что впереди их ждет большой город. К полудню они достигли места, где с севера вливалась еще одна дорога, и теперь они уже ни на минуту не оставались на дороге одни. Либо впереди, либо позади все время виднелись путники, верхом или в повозках, а то и пешие, и все они двигались в одну сторону. Дорога почти все время шла теперь вдоль быстрой реки, текущей навстречу, а потому было прохладно, и ехали они довольно скоро.
Евфимии хотелось узнать, что за город ждет их впереди, однако спрашивать Алариха не хотелось. Но вот они догнали большую скрипучую повозку, нагруженную мешками, которую неспешно тянули два вола. Волами правил старик, а на мешках сидела старуха, укутанная в серое покрывало. Перегоняя медленную повозку, Евфимия обратилась к старухе:
– Матушка, далеко ли до города?
Старуха не ответила, видно, была глуховата. Зато Аларих свирепо обернулся к ней и сказал:
– Если ты не желаешь говорить со мной, то и ни с кем другим не смей разговаривать!
– Хорошо, больше я не скажу ни слова.
В город они въехали уже под вечер. Он оказался громадным.
– Лаодикия[86], – коротко бросил Аларих, не взглянув на Евфимию. Она не ответила.
Они въехали в ворота, заплатив пошлину за въезд, и оказались на поразительно широкой городской улице, по сторонам украшенной колоннадой, портиками и стоящими в них статуями[87].
Они проследовали через весь город на противоположную окраину, и там Аларих выбрал недорогую гостиницу. Он спросил не одну комнату, как обычно, а две, причем комнатка, почти чулан, для Евфимии оказалась рядом с кухней; он и ужин приказал принести каждому в свою комнату. Аларих явно хотел наказать Евфимию за молчание и упрямство, но ей-то это было как раз на руку. Ночью она не спала, чтобы обдумать принятое накануне решение и не проспать рассвет. Она поднялась сразу же, как только услышала шум на кухне, и крадучись покинула гостиницу.
Вчера, пока они ехали через город, она заметила, что в нем довольно много церквей, больших и маленьких, и большой храм в центре города. Туда она и направилась.
В кафедральном соборе служба еще не начиналась, но Евфимия и не спешила: она хотела непременно дождаться епископа и говорить только с ним. Епископ явился, был торжественно встречен и сам провел службу. Ему сослужали несколько священников, в том числе старенький иеромонах. На мгновение у Евфимии, особенно доверявшей монахам и любившей их, мелькнула мысль спросить совета у него, но женщина ее отринула. В ее положении важнее была власть, а не совет. Она дождалась конца литургии, причастилась со всеми, а затем подошла к епископу.
– Владыко святый, мне очень нужна твоя помощь – я попала в большую беду! – сказала она и заплакала.
– Не плачь, дитя мое. Пойдем в мою приемную, я тебя выслушаю.
Евфимия подробно рассказала епископу обо всем, что с нею случилось. Выслушав ее, епископ глубоко задумался.