Эдесское чудо

– Няня, ну что ты такое говоришь? Ты же сама мне сто раз говорила, когда я жаловалась на эти надоевшие месячные недомогания: «Вот выйдешь замуж – и отдохнешь от них!» Вот я и отдыхаю теперь! Подумай сама, зачем мне, замужней, теперь все эти тряпочки?

Фотиния ахнула, уронила сундучок, а потом и сама на него села.

– Что с тобой, нянюшка? – перепугалась Евфимия, опускаясь рядом с нею на корточки.

– Ты что, уже понесла? – шепотом спросила Фотиния.

– Что и куда я понесла? – в недоумении уставилась на нее Евфимия.

– У тебя когда последний раз были месячные недомогания?

– Один разок после свадьбы были, а потом все, слава Богу, прекратилось, как ты и предупреждала.

– Ох, ну сколько раз я говорила Софии, что нельзя держать девушку в таком неведении!

– Няня! Ты опять все путаешь: это мама тебе говорила, а не ты ей.

– Значит, обе мы хороши! – сердито сказала Фотиния, поднялась и громко объявила: – Аларих! Поворачивай обратно, слезай с коня! Жена твоя ждет ребенка! Мы возвращаемся в Эдессу.

Тут уже Евфимия ахнула и села на освободившийся злополучный сундучок.

Заметно растерявшийся Аларих возвращаться в Эдессу, однако, не захотел.

– Во-первых, это мне совсем не по пути! Во-вторых, Евфимия здоровая женщина, мул у нее спокойный, седло удобное, а ехать мы будем не торопясь: ничего с нею не случится за какой-то месяц! – говорил он. – Отсюда мы двинем в Самосату[62], это займет дня три, не больше. В Самосате мы остановимся на несколько дней. Евфимия посмотрит на новый город и отдохнет. И так и будем двигаться в мои края, никуда не торопясь, с остановками, с отдыхом. Ночевать будем в основном в гостиницах, но, если и придется пару раз остановиться вне селения, так мою походную палатку и дождь не промочит, и холод не проберет.

А Евфимия, казалось, и не до конца поверила нянюшке, ведь она так прекрасно себя чувствовала! Вон какой измученной и больной была Фамарь перед родами… Нет, нет, она домой ни за что не вернется, она хочет ехать дальше со своим мужем! В общем, Фотинии так и не удалось убедить их, что для Евфимии будет лучше вернуться в Эдессу – с Аларихом или без него. Аларих, естественно, сказал Фотинии, чтобы она и думать не смела за него решать, а Евфимия даже слышать не хотела о том, чтобы расстаться с мужем на время беременности. И тогда Фотиния тоже стала собираться в дорогу.

– Я не могу отпустить непраздную Евфимию одну в такую даль. Если с нею или с будущим чадом что случится, меня совесть замучает.

Фамарь и Нонна с нею согласились и безропотно отпустили ее. Абсамия даже подарил ей свою маленькую, на одного человека, палатку. Один лишь Аларих был откровенно недоволен снова навязавшейся им Фотинией, но зато так же откровенно радовался беременности жены.

Из Харрана выехали уже только вчетвером: Аларих, Евфимия, Фотиния и Авен. Они двинулись на восток от города, а затем повернули на север, по дороге пересекая мелкие и крупные реки, спешащие на запад, к Евфрату. Ехать было совсем не трудно, дорога была неплохая, оставшаяся еще с древних времен, когда здесь находилось богатое государство Коммагена; но и после его захвата Римом дороги поддерживались в хорошем состоянии ради войны и торговли. По первому же слову Евфимии путники делали остановку, отдыхали где-нибудь в тени или на солнышке, смотря по погоде и времени дня, и продолжали путь лишь тогда, когда молодая женщина изъявляла к этому готовность. К ночи подыскивали себе ночлег в гостиницах. Воину, везущему домой молодую жену из Эдессы, везде уступали лучшую комнату. Ну и слуги тоже как-то устраивались.

Молодые обычно ехали впереди и ворковали. О чем? Да о том, о чем воркуют все молодожены: о том, как им хорошо сейчас и как они еще счастливее будут жить дальше; о том, кто у них родится, сын или дочь; о том, как заживут они, когда вернутся из Фригии с богатством и начнут в Эдессе самостоятельную жизнь. Сначала Аларих предлагал построить отдельный дом – на месте садового домика, но, когда Евфимия напомнила ему, что ее мать все равно скоро уйдет в монастырь, как уже давно задумала, согласился с тем, что и старый дом Софии вовсе не так уж стар и они вполне могут жить и в нем еще долгие и долгие годы.

Старики, нянька и раб, ехали сзади молча, им почти не о чем было разговаривать друг с другом. Фотиния, от природы говорливая, то и дело пыталась завязать с Авеном беседу; поначалу он либо отвечал вежливо и односложно, либо вовсе молчал, делая вид, что не слышит, но постепенно начал оттаивать и разговаривать с нею. Вернее, что-нибудь рассказывать о сражениях, в которых он участвовал вместе с хозяином, о странах, в которых вместе с ним побывал. Только разговоров о Фригии он почему-то не любил и всячески избегал их.

Она спросила его:

– Скажи хотя бы, Авен, а долго нам еще до вашей Фригии ехать?

– Вообще-то, от Эдессы до Фригии обычно у нас уходило не больше двух недель пути верхом. Но если мы будет ехать, как едем теперь, то проездим не меньше месяца.

– А как вы ездили раньше?