Здесь, самой последней в ряду, стояла большая, но покосившаяся от времени и нехватки мужских рук, ушедшая наполовину в землю, изба. Истрил, а за нею Ольт, тут же вошли в нее, открыв незапертую скрипучую дверь. Жаго с Вельтом вполголоса о чем-то совещаясь, тут же стали расседлывать лошадей, а Карно приостановился перед входом, не решаясь войти, стараясь унять вдруг бурно забившееся сердце. Столь долго ожидаемая им встреча одновременно радовала и пугала сразу. Как-то пройдет его встреча с дочерью, узнает ли его и примет ли как отца? Невозможно было уже оттягивать предстоящий момент и Карно, как пловец, ныряющий в холодную воду, бесповоротно и решительно шагнул в дверной проем. Стоявшая у старого, но еще крепкого стола худенькая девчушка лет десяти прижала руки к груди и внимательно и настороженно смотрела на вошедших. И не удивительно, стоявший в избе полумрак скрадывал черты и не давал толком рассмотреть лица.
— Ну, как ты здесь одна, доченька? — заботливый женский голос как ножом разрезал напряженную обстановку.
— Тетушка? Тетушка! — и девчонка, заливаясь слезами, бросилась на шею Истрил. — Тетушка, я так скучала, а тебя все нет и нет. Охотники сказали, что весь сбор разбойники порезали… Я все равно ждала, ждала… Тетушка…
Наверно девчушка многое хотела сказать, но слова потерялись в той буре чувств, которую она испытывала. Плач сотрясал детское тельце, но в нем уже слышались нотки облегчения и зарождающейся радости. Ольт уже заметил, что местные жители были скупы на проявления чувств и даже маленькие дети были сдержаны в их проявлении. Суровая лесная жизнь накладывает свой отпечаток. Но дети все равно во все времена и в любых условиях остаются детьми и способны на непосредственные чувства там, где взрослые частенько таят их в глубине своей души и прячут от посторонних глаз.
— А тут последний сбор приехал, мужика говорили, что тебя видели. И что ты приедешь совсем скоро. И я ждала, я знала… — говорила малышка, захлебываясь от слез и от неожиданной радости. — Что-то еще говорили про отца… Я не поняла…Только мне на стол поставить нечего, кроме орехов… Еще немного грибов есть… — Неожиданно закончила фразу девчонка и совсем по бабьи всплеснула руками. На лице ее было написано неподдельное огорчение и обида на свою бедность.
— Ну что ты, Оли, — Истрил вытерла уголком платка слезы у девчушки и у себя. — Не переживай, хлебушек я привезла. Это не главное. А главное… Вот, это Ольт, сынок мой нашедшийся, это он меня спас. А это… — остановившийся возле двери Карно как медведь переминался с ноги на ногу, опустив голову, но исподлобья пожирая единственным глазом дочку. — Признаешь ли? Посмотри хорошо.
Девочка замерла, вглядываясь в здоровенного одноглазого мужика и молчала, боясь высказать вслух свои ожидания. Все замерло в избушке и тут Карно не выдержал, развел свои грабли вширь и шагнул вперед:
— Олентушка, доча моя… — из единственного глаза покатились крупные слезы. Голос его вдруг осип и срывался от перехватываемого дыхания. — Это же я, отец твой. Иди ко мне, доча…
Девочка медленно, еще не веря ни себе, ни людям, склонила голову набок, но потом то ли сам голос, то ли интонации что-то пробудили в ней, что-то глубоко спящее и ждущее своего часа, и она вдруг молча кинулась на шею Карно и зарылась лицом в бороду. Бывший разбойник только открывал рот, словно вытащенная на берег рыба, не в силах сказать хоть слово и только слезы безостановочно все текли из зажмуренного одинокого глаза. Так они и замерли молчаливой, но красноречивой в своем безмолвии, статуей. Вельт с Жаго стояли у двери и тоже украдкой вытирали глаза. Ольт взял их за рукава и потащил на улицу.
— Вельт, там, где-то у колодца я видел ведерко, ты бы принес водицы, а ты, Жаго, давай мешок с припасами, тащи в дом. Сейчас я что-нибудь вкусненькое соображу. Не каждый день отец с дочкой, которые, подумать только, десять лет не виделись, встречаются.
Мужики, даже не думая возражать, что ими командует какой-то малолетка, живо взялись за дело. Ольт вернулся обратно в жилище, где все оставалось по-прежнему. Отец с дочкой как замерли посередине избы, так и стояли, только Олента вытащила свое личико из-под бороды отца и теперь прижималась щека к щеке и что-то тихонько шептала. Истрил уже сидела за столом и по-доброму улыбалась, глядя на семейную идиллию. К ней новоявленный повар и обратился:
— Интересно, в этом доме кастрюля найдется?
— Конечно! — по-детски непосредственный возмущенный голосок раздался с той стороны, откуда Ольт совсем не ждал. — У нас порядочный дом и в нем есть все нужное для хорошей хозяйки. А зачем тебе кастрюля?
Олента уже слезла с отца, который широко и счастливо улыбаясь, наконец уселся на лавку, и тащила из угла, где оказывается стояла полка с посудой, большой железный котел. Ольт, не отвечая, принял его и провел пальцем внутри и снаружи посудины, но придраться было не к чему — котел был идеально чист.
— Еще его можно лизнуть. — ядовито сообщила малолетняя язва.