Еда и патроны

— В свое время заказ получал на одного функционера ихнего с семьей, — желтые точки под капюшоном мечтательно сузились до мерцающих щелок, и в голосе появились отчетливые ностальгические нотки. — Отработал славно. Сам, жена, трое сыновей и дочурка. Да-а, — кончик языка прошелся по тонким губам землистого цвета. — Нежная девчушка была, приятная в общении, — глухие каркающие смешки снова вылетели из его горла, отражаясь от холодных и влажных стен каземата. — Лет двенадцать ей было. Сладкая-сладкая девочка. Я всадил ей нож в печень и, пока она издыхала, употребил по полной программе. Ты когда-нибудь такое проделывал, Стас?

— Нет, не доводилось, — ответил тот и почувствовал, как ногти впиваются в ладонь.

— Жаль. Ты многое упустил в этой жизни, — Коллекционер поймал недобрый взгляд собеседника и слегка подался вперед, с заинтересованным видом следя за его реакцией. — Ну что? Что ты так смотришь? Считаешь меня нелюдью? Да?

Разговор, не успев толком завязаться, круто свернул и потек по другому, совершенно нежелательному руслу. В затхлом казематном воздухе начали выкристаллизовываться ледяные хрусталики напряженности, грозящей прекращением диалога, так и не развившегося до обсуждения главной темы, интересующей Стаса. Поэтому, дабы не усугублять ситуацию, он задержал дыхание и подавил в себе рвущиеся наружу нелицеприятные эпитеты.

— Нет, я так не считаю.

— Правда?

— Да, правда.

— Ну, тогда ты, наверное, слепой или просто дурак. Ведь каждому нормальному… — Коллекционер сделал ударение на последнем слове. — Нормальному человеку абсолютно очевидно, что я — самая настоящая нелюдь. И они правы, все эти нормальные люди. В этом нет сомнений. Я выродок, отброс, погань, мразь, урод, генетический брак или просто мутант. Да? Ведь это слово у тебя сейчас вертится на языке вперемешку с матом. Ебаный мутант. Это я. Мне всю жизнь об этом говорили, с самого рождения. А ты разве не знаешь, что мутант — не человек? Родители не научили? Неужто нормальным детям об этом не рассказывают?

Коллекционер говорил спокойно, уверенно, без намека на раздражение или агрессию. Если бы не легкая ирония в голосе, то можно было бы подумать, что он и сам верит в то, о чем говорит.

— Что это? — стараясь выдерживать такую же спокойную интонацию, поинтересовался Стас. — Жалость к себе?

— К себе? — переспросил Коллекционер, и желтые глаза загорелись чуть ярче. — Нет, меня не за что жалеть. Жалеть нужно вас, нормальные люди.

— Это почему же?

В коридоре послышались шаги. Нарастая, они приблизились к камере и затихли. Металл лязгнул, внизу двери образовалось небольшое прямоугольное отверстие, из которого вылетела помятая посудина и, громыхая, приземлилась на пол, расплескав по и без того загаженному бетону свое вязкое содержимое, похожее на клейстер. Следом прилетела вторая, растеряв в момент приземления чуть ли не половину налитой в нее липкой массы.

— Жрите, суки. Шеф-повар сегодня в ударе, — весело пошутил кто-то за дверью, и в жидкое белое дерьмо от шеф-повара ресторана «Черный закат» со смачным чавканьем плюхнулись две кружки, наполненные водой.

— Ужин, — любезно пояснил Коллекционер и сделал приглашающий жест в сторону мисок. — Налетай.

— Что-то не хочется, — возразил Стас, но желудок, со вчерашнего вечера не получавший еды, придерживался другого мнения и возмущенно заурчал. — Из чего хоть это?

Стас подошел к двери, взял миску, повертел и не обнаружил внутри абсолютно ничего кроме уже отмеченной ранее клейкой массы и кружки.

— А ложек нет? — крикнул он вслед шагам, удаляющимся по коридору.

Шаги замедлились, остановились и застучали снова, но уже в обратном направлении. Задвижка смотровой щели отошла в сторону, уступив место паре мелких мутноватых глаз, очень похожих на свиные.

— Простите Бога ради, — задышал обладатель глаз в прорезь перегаром. — Не предусмотрел. Все столовое серебро, как назло, в чистке. Так что жри, паскуда, руками! А если еще раз посмеешь пасть свою вонючую без позволения разинуть, я тебе в нее кулак затолкаю по самый анус! Понял меня?! Разрешаю ответить.

— Я понял.

— Умничка.

Задвижка злорадно лязгнула у Стаса перед носом, однозначно давая понять, что разговор окончен и нового не предвидится.

— Ну-ка, ну-ка, что там у нас? — Коллекционер встал с койки, подошел и поднял свою миску. — Какая прелесть, белое говно с отрубями, мое любимое, — он криво усмехнулся, взял кружку с водой за обод, поднял ее на уровень глаз, высвободив из вязкой жижи, запрокинул голову и с нарочитым удовольствием облизал донышко. — Блаженство. Не отказывайся, не попробовав.

Стас запустил пальцы в кашицу и, зачерпнув немного, поднес ко рту, растягивая между миской и рукой пару тонких липких нитей.

— Пахнет дерьмово, — он поднес пальцы ближе и, морщась, слизнул подозрительную субстанцию. — Вкус запаху соответствует.

— Ну, знаешь, это дело такое. Кому-то нравится, кому-то нет, — Коллекционер снова уселся на койку и с аппетитом принялся наворачивать за обе щеки. — Я считаю, что очень даже ничего, и зря ты на стряпню местную наговариваешь. Мне случалось и погаже жрать.