Джон Р. Р. Толкин. Письма

Поначалу Фродо вроде бы никакого чувства вины не испытывал (III 224–225)[396]; к нему вернулись рассудок и покой. Но тогда он полагал, что принес в жертву собственную жизнь: он думал, что скоро умрет. Однако он не умер; и можно заметить, что мало-помалу им овладевало беспокойство. Арвен первой заметила признаки этого — и подарила Фродо в поддержку свой драгоценный камень, и задумалась о том, как исцелить его{О том, как именно ей удалось все устроить, подробно не говорится. Конечно же, Арвен не могла просто взять и передать свой билет на корабль! «Плыть на Запад» запрещалось всем, кроме тех, кто принадлежал к эльфийскому народу, и для любого исключения требовалось «дозволение свыше», а сама она не общалась напрямую с Валар, тем более после ее реше ния стать «смертной». На самом деле здесь имеется в виду, что именно Арвен впервые пришло в голову отправить Фродо на Запад; она попросила за него Гандальва (напрямую или через Галадриэль; или и так, и так) и использовала в качестве аргумента свой собственный отказ от права уплыть на Запад. Ее отречение и ее страдания были связаны и неразрывно переплетены с отречением и страданиями Фродо; и то, и другое стали частью плана возрождения состояния людей. Ее мольба тем самым, возможно, оказалась особенно действенной, и ее замысел стал своего рода справедливым обменом. Именно Гандальв был тем представите лем властей, который принял ее просьбу. Из Приложений недвусмысленно явствует, что он был посланником Валар и, по сути дела, их полномочным представителем в осуществлении плана борьбы против Саурона. Он также близко общался с Кирданом Корабелом; тот пере дал ему свое кольцо и тем самым отдал себя в распоряжение Гандальва. Поскольку на том же Корабле отплыл и Гандальв, то, так сказать, никаких проблем не должно было возникнуть, ни при посадке, ни при высадке. — Прим. авт.}. Постепенно он исчезает «с картины»: говорит и делает все меньше и меньше. Сдается мне, внимательный читатель, поразмыслив, поймет, что в темные моменты, когда Фродо сознавал, что «изранен кинжалом, и жалом, и клыком, и долгим бременем» (III 268), мучили его не только кошмарные воспоминания о пережитых ужасах, но также и неоправданные самообвинения: он воспринимал и себя, и все, что он сделал, как воплощение провала и неудачи. «И хотя я мог бы вернуться в Шир, он покажется мне чужим, потому что мне самому уже не стать прежним». На самом деле то было искушение из Тьмы, последний проблеск гордыни: желание возвратиться «героем», не довольствуясь ролью просто орудия блага. А к этому искушению подмешивалось еще одно, темнее и, однако ж, (в известном смысле) более заслуженное, ибо, чем бы это ни объяснять, на самом-то деле он не бросил Кольцо добровольно: его мучило искушение пожалеть о его уничтожении и по-прежнему пожелать его. «Оно сгинуло навсегда, и ныне все темно и пусто», — говорил он, очнувшись от своего недуга в 1420 г.

«Увы! — есть раны, которые до конца не излечиваются», — говорил Гандальв (III 268) — во всяком случае, не в Средиземье. Фродо отослали или позволили отправиться за Море исцеления ради, — если только исцелить его было возможно до того, как он умрет. Со временем ему предстояло «уйти»: никто из смертных не мог и не может вечно жить на земле или в пределах Времени. Так что Фродо до поры отправился одновременно в чистилище и навстречу своему вознаграждению: наградой ему стал срок для раздумий и отдыха, и обретения более истинного понимания своего положения как в ничтожности, так и в величии, — срок, который ему предстояло провести по-прежнему во Времени, среди природной красоты «Арды Неискаженной», Земли, не оскверненной злом.

Отправился туда и Бильбо. Вне всякого сомнения, в завершение плана самого Гандальва. Гандальв был горячо привязан к Бильбо, с самого детства хоббита и далее. Его общество на самом деле было крайне необходимо Фродо: трудно представить себе, чтобы хоббит, даже пройдя через все то, что испытал Фродо, был бы полностью счастлив даже в земном раю без сотоварища из своего народа, а своего дядю Бильбо Фродо любил сильнее всех прочих. (Ср. III252 строки 12–21 и стр. 263 строки 1–2)[397]. Но Бильбо сам по себе нуждался в милости и сам по себе ее заслуживал. Он все еще носил отметину от Кольца, которую требовалось стереть окончательно: некий остаточный след гордыни и собственничества. Разумеется, он был стар и мысли у него путались, и все же это по-прежнему давала о себе знать «черная метка», когда он спросил в Ривенделле (III 265): «Что сталось с моим кольцом, Фродо, тем, что ты забрал?»; а когда ему напомнили о происшедшем, он немедленно отозвался: «Жалость какая! Хотел бы я снова на него полюбоваться». Что до его собственной награды, в голове не укладывается, чтобы жизнь его была полна, не изведай он «эльфийскость чистой воды» и не получи возможности выслушать от начала до конца те легенды и предания, фрагментам которых он так радовался.