Читаем Джон Р. Р. Толкин. Письма полностью

Я пока что успел только дважды по-быстрому проглядеть три присланных мне эпизода; но, сдается мне, для того, чтобы мои комментарии принесли хоть какую-то пользу, ответить придется «теперь или никогда». По мелочам я замечаний делать не буду. Ваши цели в создании инсценировки вроде бы вполне понятны, и (допуская, что они обладают некоей ценностью или правом на существование) не думаю, что достичь их удалось бы успешнее. Так что я всячески желаю вам, чтобы ваши усилия увенчалисьуспехом.

Но, между нами говоря, хотелось бы мне, чтобы вы, например, нашли время объяснить, почему с книгой так обошлись и какой в том смысл — на третьем канале. Лично я не верю, что многие слушатели (если вообще хоть кто-то) из тех, которые книги не читали, сумеют уловить сюжет или вообще поймут, что происходит. А текст (учитывая отпущенное время) настолько упрощен и примитивен, что мне с трудом верится, будто он способен привлечь внимание слушателей третьего канала.

Перед вами — книга, совершенно непригодная для театральных постановок или инсценировок. Если уж за это браться, требуется больше места — гораздо больше! Абсолютно невозможно втиснуть две книги в отведенное время, — неважно, хотите ли вы создать нечто, само по себе занимательное для публики, или дать представление об оригинале (или и то, и другое). Тогда отчего бы не отклонить проект как неподходящий, если больше времени ему не отведут?

Разумеется, мне приятно и лестно, что моей книге уделяется столько внимания; однако ж я по-прежнему недоумеваю: ну почему в такой форме? Лично я считаю, что ей требуется, скорее, более древнее искусство чтеца-«мима»{254}, а совсем не инсценировка, в результате которой чрезмерно акцентируется диалог (а декорации по большей части отсутствуют). Взять хотя бы два примера: (1) эпизод с болотными огнями урезан до полной невыразительности; (2) тот решающий момент, где Голлум едва не раскаивается, заменен заурядным: «И вот Голлум отыскал их… и т. д.» III/12. Тем самым и «пейзажи», и «персонажи» утрачивают выразительность; первые — расплывчатые, бесцветные, вторые — без мотиваций и конфликтов. Поневоле начинаю думать, что более пространные отрывки как таковые, зачитанные вслух, — своего рода ожерелье на нити повествования (в котором рассказчик мог бы время от времени давать пояснения, а не только излагать события сюжета) покажутся или могли бы показаться интереснее для слушателей и достойнее — в глазах автора. Но, как я уже сказал, в радиовещании я разбираюсь плохо, и это никоим образом не критика вашего текста, но сокрушение о чем-то совершенно ином — о недосягаемой луне{255}, не иначе. Последний вопрос: а возможно ли инсценировать историю, задуманную не в виде драмы, но (за отсутствием термина более точного) в виде эпоса — разве что инсценировщику дать волю или он сам примется вольничать как лицо независимое? Сдается мне, задача перед вами оказалась не из простых.

Искренне Ваш, ДЖ. Р. Р. ТОЛКИН.

<p><strong>195 Из письма к Эми Рональд 15 декабря 1956</strong></p>

Одно уточнение: отношение Фродо к оружию — это нечто личное. Он никакой не «пацифист», в современном смысле этого слова. Разумеется, его главным образом ужасала перспектива гражданской войны среди хоббитов[325]; но он также (я полагаю) пришел к выводу, что борьба с применением силы на самом деле куда менее эффективна, нежели думает большинство людей (хороших людей)! Собственно говоря, я — христианин, и притом католик, так что в моих глазах история — не что иное, как «продолжительное поражение» — хотя в ней и содержатся (а в легендах представлены еще более ясно и волнующе) образчики или отблески финальной победы.

<p><strong>196 Из письма к Катерине Фаррер 21 марта 1957</strong></p>

Написано, хотя сам Толкин этого не знал, в день, когда К. С. Льюис обвенчался по англиканскому обряду с Джой Дэвидмен; обряд был совершен в госпитале у ее больничной койки; предполагалось, что Джой умирает.

Вы, кажется, очень обеспокоены невзгодами бедняги Джека Льюиса. О них я мало что знаю, помимо осторожных намеков исключительно сдержанного Хаварда. Когда я с Джеком вижусь, он, естественно, ищет спасения в «литературной» беседе (а любви к ней до сих пор не охладили даже домашние горести и тревоги).

<p><strong>197 Из письма к Рейнеру Анвину 9 мая 1957</strong></p>

Издательство «Аллен энд Анвин» прислало Толкину внушительный чек — прибыль автора с продаж «Властелина Колец». Рейнер Анвин сообщил, что книга превосходно продается, и предрекал, что роман будет пользоваться спросом и дальше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии