Джон ячменное зерно. Рассказы разных лет

Несмотря на все зло, которое мне причинили тропики, я все же продолжал питать к ним глубокую нежность и по пути задерживался в различных местах, не спеша вернуться к чудесному умеренному климату Калифорнии. Но где бы я ни путешествовал, я неизменно отстукивал ежедневно свою тысячу слов; приступы моей малярии становились все слабее, серебристая кожа исчезала, разъеденные солнцем язвы благополучно рубцевались, и я при этом пил, как только может пить здоровый, крепкий мужчина.

Глава XXXІV

Вернувшись домой в Лунную Долину, я продолжал регулярно пить. Распорядок дня остался тот же: утром — ничего; первый бокал я выпивал, только окончив свою тысячу слов. Затем, в промежутке между этим бокалом и обедом, я выпивал достаточное количество вина, чтобы почувствовать себя в приятном возбуждении. За час до ужина я снова взвинчивал себя таким путем. Никто никогда не видел меня пьяным по той простой причине, что я никогда не был пьян. По два раза в день я бывал в очень веселом приподнятом настроении, а количество алкоголя, которое я поглощал для этого, свалило бы с ног непривычного человека.

Повторялась старая история. Чем больше я пил, тем больше мне требовалось, чтобы добиться прежнего эффекта. Пришло время, когда коктейли перестали действовать на меня. Их нужно было столько, что у меня не хватало времени на их приготовление и места для хранения множества бутылок. Виски действовало гораздо сильнее, быстрее и употреблять его приходилось в несравненно меньшем количестве. Я стал пить перед обедом ржаную или виноградную водку, а в конце дня — шотландское виски с содовой.

Раньше я всегда спал превосходно, но теперь мой сон немного испортился. Прежде, когда мне случалось проснуться среди ночи, я начинал читать и очень быстро засыпал. Но теперь чтение не помогало. Я мог читать час или два кряду и все-таки не засыпал; и тут я убедился, что виски прекрасно помогает мне. Иногда для того, чтобы уснуть, требовалось два или три бокала.

После этого до утра оставался такой небольшой промежуток, что организм мой не успевал во время сна переработать алкоголь, и я просыпался с ощущением сухости и горечи во рту, тяжестью в голове и легкими спазмами в желудке. Мне порой бывало очень скверно по утрам. Я страдал от похмелья, обычного для людей, постоянно и много пьющих. Мне тотчас же нужно было снова выпить чего-нибудь возбуждающего, укрепляющего. Раз уж вы позволили Ячменному Зерну захватить власть над собой, доверьтесь ему и в дальнейшем. Итак, я начал пить перед утренним завтраком, чтобы оказаться в силах проглотить его. Я приобрел в это время и другую привычку — ставить на ночной столик кувшин с водой, чтобы освежать свою обожженную и зудящую слизистую оболочку.

Теперь мой организм находился постоянно под действием алкоголя, и я не позволял себе передышки. Отправляясь в какое-нибудь захолустье и не зная наверняка, найдется ли там алкоголь, я брал с собой в чемодан одну или несколько кварт виски. Прежде меня поражало, когда это делали другие, но теперь я сам, не краснея, проделывал то же самое. Когда же я попадал в компанию пьющих, то все правила и порядок летели к чертям, и я пил все, что пили они, и в таком же количестве, что и они.

Я превратился в великолепный ходячий спиртовой факел. Он питался собственным жаром и разгорался все неистовее. За весь день я не знал минуты, когда мне не хотелось пить. Я начал прерывать свою работу на середине, выпивая бокал после пятисот написанных слов. Вскоре я стал выпивать и перед началом работы.

Я слишком хорошо понимал, чем это грозит, и принял меры. Я твердо решил не прикасаться к вину, пока не закончу своей работы. Но тут передо мной возникло новое дьявольское осложнение. Я уже не мог работать, предварительно не выпив. Я обязательно должен был выпить, чтобы быть в состоянии писать. Я начал бороться с этим. Мучительная жажда одолевала меня, но я продолжал сидеть за своим письменным столом, вертеть в руках перо и карандаш, хотя слова так и не выливались на бумагу. Мой мозг не в силах был думать о чем-либо, кроме одного, что там, в другом конце комнаты, в винном погребце стоит Ячменное Зерно. Когда я, прийдя в отчаяние, уступал и выпивал, мой мозг сразу прояснялся и тысяча слов бывала написана без всякого усилия.

В своем городском доме в Окленде я прикончил запас вина и намеренно не стал возобновлять его. Это оказалось бесполезным, ибо, к несчастью, на нижней полке буфета оставался еще ящик пива. Тщетно пробовал я писать. Пиво, убеждал я себя, жалкий суррогат благородной влаги; к тому же я его не люблю. Однако мысль об этом ящике, находящемся так близко под рукой, не выходила у меня из головы. Только выпив бутылку, я мог писать. И немало бутылок пришлось мне опорожнить, прежде чем вся тысяча слов оказалась на бумаге. Хуже всего было то, что пиво вызывало у меня изжогу. Однако, несмотря на это, я скоро прикончил ящик.