Джойс

Болезнь глаз опять усилилась, и в июне Джойс лег на пятую операцию и вторую на левом глазу — снова иридоэктомия. Борш стремился избежать осложнения глаукомы: после операции Джойсу пришлось лежать с толстой повязкой на глазах в затемненной комнате, и в силу уже известных особенностей характера фильм, который он крутил для себя, составляли самые невеселые воспоминания. Их перемежали мысли о судьбе «Поминок…». Майрон Наттинг вспоминал, как он пришел в клинику на улице Шерш-Миди навестить Джойса и, открыв дверь в палату, понял, что Джойс только что спрятал что-то под подушку. «Привет, Джойс!» — сказал он, и Джойс тут же достал из-под подушки большой блокнот и карандаш, вслепую дописал фразу, сунул все обратно и ответил: «Привет, Наттинг…»

Шестнадцатого июня в блокноте нацарапано: «Сегодня 16 июня 1924 года двадцать лет спустя. Вспомнит ли кто-нибудь эту дату». И вскоре в палату внесли большой букет белых и синих гортензий — подарок друзей к Блумдню. Так его уже называли.

Повязки сняли, и он, почти не веривший, что радужная оболочка сможет освободиться от мути, осознал, что видит вполне достаточно. Решив, что парижский климат не для него — «таким себе представляют ад методисты-проповедники», — Джойс зарезервировал на будущий год квартиру в Ницце. Но поехал в Сен-Мало, где скверная погода с июля по август вернула хандру. Даже яркая и шумная бретонская ярмарка, даже дружеское письмо от Йетса не помогли — впрочем, письмо он скопировал для мисс Уивер и брата. Бретонский язык тоже поучаствовал в сотворении «Поминок…». Джойс еще не знал, что на вручении литературной премии «Тайлтенн» Йетс сказал: «Нам не придется рассматривать ни „Завоевателя замка“ Падрайка Колума, ни „Улисса“ Джеймса Джойса, ни „Беседы на Эбьюри-стрит“ Джорджа Мура, ибо они, как и мистер Джордж Бернард Шоу, не являются жителями Ирландии. Однако мы считаем нашим долгом сказать, что книга мистера Джойса, пусть и непристойная, как роман Рабле, и потому запрещенная законом в Англии и Соединенных Штатах, куда бесспорнее является произведением гения, чем любая проза, написанная ирландцем со времени смерти Синга».

Постоянно писать Джойс еще не мог и занимался больше тем, что сводил воедино уже опубликованные части «Хода работы». Мисс Уивер он писал, что одним глазом созерцает море и ничто больше не заставляет его сидеть с разинутым в восторге ртом. Но Джойс смог проехаться и к менгирам Карнака с Норой, американским писателем Ллойдом Моррисом и его матушкой. Правда, обсуждать фаллические изваяния древних кельтов он решился только после того, как леди ушли вперед.

В самом начале сентября Джойсы вернулись в Париж и нашли квартиру на авеню Шарль Фуке, 8; а в конце месяца глава семьи отбыл в Лондон. Среди поклонников Джойса появились две дамы — уже знаменитая Н. D., Хильда Дулитл, поэтесса и романистка, когда-то невеста и выученица Эзры Паунда, а тогда еще жена Ричарда Олдингтона и соосновательница имажизма. Рядом смертельно влюбленная в нее романистка и киножурналистка Уинифред Макэлмон, автор одной из первых книг о кино советской России, невероятно богатая тогда еще жена-лесбиянка бедного писателя-гомосексуалиста Роберта Макэлмона. Собственно говоря, она и вышла за него, чтобы уйти из семьи и дать себе полную волю, и дала — X. Д., которой доктор Фрейд подробно разъяснил, что она бисексуальна и другой не будет, ушла к ней вместе с маленькой дочерью, прожила с ней почти двадцать лёт и встречалась до самой смерти. Эти друзья и помощники давно уговаривали мисс Гарриет наконец встретиться со знаменитым подопечным, и она согласилась. Ей прекрасно были известны слабости Джойса, он сам их подробно описывал в обильной переписке, но все же и она была ошеломлена, в октябре увидев его в том же отеле «Юстон» — Джойс был в тяжелом запое. К чести проповеднической дочери и старой девы, надо сказать, что она в тот раз не поменяла к нему своего отношения. Хотя Джойс стыдился этого случая, но вскоре его заслонил другой.

Письмо от брата Чарльза принесло очень мрачное описание состояния тети Джозефины. Она умирала. Джойс, написавший ей накануне очень резкое письмо, раскаивался и тут же написал другое, непривычно мягкое: