Джо Варвар и Чвокая Шмарь

А в Чвокой Шмари тем временем деревянный кролик, завершив свое путешествие, остановился у стен замка Рогатого Барона. Бенсон — который и заметил его первым вышел к воротам, чтобы на него посмотреть, и обнаружил письмо, прилепленное к одной из огромных передних лап. Письмо он, конечно же, сразу отнес Рогатому Барону, который в последнее время был страшно занят: как при свете солнца, так и при свете луны он возделывал землю на своем небольшом огороде.

— Ну а теперь в чем дело. Бенсон? — сердито спросил барон и даже притворно замахнулся на своею верного слугу тяжелим заступом. — Я же тебе сотни раз говорил: не приставай ко мне с делами, когда мы с Фифи заняты посадкой турнепса. И особенно, — прибавил он, прищурившись. — если ты намерен сообщить мне, что получил еще одно уведомление, черт бы его побрал!

Бенсон протянул ему конверт.

— Но это письмо не такое, — сказал он.

Рогатый Барон вскрыл конверт и начал читать. Постепенно на лице у него вместо легкого раздражения появилось выражение безудержной радости.

— Послушай… Бенсон, да ведь новости-то просто превосходные! — воскликпул он. — И ты, Фифи, послушай. Вот что пишет мне доктор Блинч. «М-м-м… извини за мои недавние проделки… — читал он вслух, пропуская неинтересные места. — Я решил уйти на покой… Пожалуйста, прими этот небольшой подарок в знак моего дружеского расположения…» — Барон повернулся к Бенсону. — Какой небольшой подарок? — спросил он.

— Он там, за воротами, — сказал Бенсон.

— Ну так принеси его сюда. Неси, неси.

— Как вам будет угодно. — И через несколько минут Бенсон вкатил на огород огромного деревянного кролика на колесах.

— О! Садовая скульптура! — вскричала Фифи. — Она будет прелестно смотреться вон там, у стены, и заодно распугает настоящих древесных кроликов и коромышей, которых так привлекает наш турнепс. Что ж, этот зверь очень мил. Что это у него? Рожки? Ушки? Очень, очень мил!

— Мне тоже так кажется, — согласился с нею Рогатый Барон. И, стиснув руку Фифи, прибавил: — И ты тоже так мила, моя дорогая…

И тут они услышали леденящий душу скрип, по всей видимости, исходивший из недр «кролика». Бенсон, Фифи и Рогатый Барон, оцепенев от ужаса, увидели, как открывается люк в нижней части «садовой скульптуры» и оттуда появляется огромная ступня и пухлая нога…

— Уолтер, это ты? — услышали они до боли знакомый голос. — УОЛТЕР!

— Неужели баронесса? — прошептал Бенсон.

— Ингрид? — И Фифи утратила дар речи.

— А-а-а-а-а! — в отчаянии закричал Рогатый Барон.

Джо Джефферсон сидел у себя в комнате за письменным столом, помахивая ручкой над листом бумаги. В доме по-прежнему было очень шумно. Над головой бухала музыка, внизу сражались электродрель и пылесос, а у него под дверью дрались и возились близнецы.

Но Джо почти ничего не замечал. Полный воспоминаний, он опустил глаза и принялся писать:

«Ночь спускалась на Чвокую Шмарь. Солнце давно уже село, и на темный небосклон выплыли из-за Гнилых Гор две из трех здешних лун — одна багряная, точно пернатая мышь, а вторая — желтая, как подштанники людоеда в день стирки…»

Когда же все три разноцветные луны Чвокой Шмари наконец склонились к горизонту, все еще светя довольно ярко и на Гнилые Горы, и на Благовонные Грязи, и на Гоблинтаун, и на Мост Троллей, и на Зачарованное Озеро, и на пыльную дорогу, то на дороге этой стали видны двое в темных плащах — торопливо шагавшая Фифи и маленький, кривоногий и лысый человечек, семенивший с ней рядом.

— Ах, Фифи, — говорил он. — Наконец-то я свободен! Теперь мы всегда будем вместе — всегда, всегда, всегда! Мы вырастим целые поля великолепного турнепса, какого еще не видала Чвокая Шмарь!

— Да, Уолтер. Только ты и я, только ты и я, — горячо вторила ему Фифи, крепко держа его за руку. — После стольких лет… — Она внезапно повернулась к нему и страстно воскликнула. — Ах, Уолтер, ты так же прекрасен, как в тот день, когда я впервые встретилась с тобою! И как только не стыдно тебе было так долго прятать свою красоту под каким-то уродливым рогатым шлемом!

— А какое это облегчение — больше никогда не носить его! — восторженно соглашался с нею Уолтер. — Тяжесть невероятная! И жара, бремя ответственности… Ох, все, все это теперь в прошлом, Фифи! Все это исчезло из моей жизни! Я чувствую себя так, будто заново родился!

А между тем в замке, в западном его крыле, в одном из окон ярко горел свет, и из открытого окна в ночное небо выплывали два голоса:

— О-о-о! Как он идет тебе! Обещай, что никогда не будешь его снимать. Ты выглядишь в нем просто великолепно, Бенсон!

— Ты действительно так думаешь, моя баронесса?

— Ах, Бенсон! Какое счастье, что теперь Рогатый Барон — это ты! Помни об этом! — И звонкий девичий смех баронессы разлился в воздухе. — Дорогой, отныне ты можешь называть меня просто Ингрид!