Джип из тыквы

Валентин, не прекращая гаденько улыбаться, поднимает руки, потом прикладывает палец к губам, шипит:

– Тссссс! – и наконец замолкает и замирает.

Только брови ходят вверх-вниз и глаза перебегают с Макса на меня и обратно.

– Шли бы вы отсюда оба, а? – досадливо прошу я и скрещиваю руки на груди.

Думаю, ясно, что к разговорам я не расположена.

– Чуть позже, – обещает Макс и опускается на диван. – Когда мы достигнем взаимопонимания.

Он похлопывает ладонью по покрывалу рядом с собой, но я притворяюсь, что не поняла приглашения.

Тогда Макс вздыхает и подчеркнуто кротко спрашивает:

– Где деньги?

– Где деньги, Зин?! – оживает невыносимый Валек и снова вскидывает руки. – Молчу, молчу, сорвалось…

– Ты про деньги Тугарина? – уточняю я у Макса, не обращая внимания на идиотскую пантомиму его дружка. – Про те тридцать тысяч, которые он платит мне ежемесячно как пенсию?

– Тридцать тысяч?! – опять встревает Валек. – Эй, а ты говорил…

– Дебилка! – орет Макс. – Неблагодарная тупая идиотка! Денег она для меня пожалела! Да где бы ты сейчас была, если б не я!

– А и в самом деле, где бы я была?

Этот вопрос меня действительно интересует.

Не знаю, как Макс – до недавних пор я видела в нем благородного джентльмена, но его приятель очень даже похож на урода, которому в кайф повыламываться под тяжелый рок немытых волосатиков, проораться, подраться, напиться и забыться под кустом на загаженном пустыре. Не в одиночку, конечно, а в компании таких же обкуренных и обдолбленных засранцев и засранок.

Вроде меня прежней.

– Где бы я сейчас была, если бы не тот рок-фестиваль? – повторяю я, глядя на Валентина.

Его аура – пожар в прерии! Я права, я верно догадалась – ему есть что сказать!

– Ты вспомнила рок-фестиваль? – упавшим голосом спрашивает Макс.

– Неужели вспомнила? – мурлычет Валек.

Он выныривает из кресла, и я на шаг отступаю.

Он не испуган, он ликует.

– Я знаю, что была на фестивале в Тамани, – осторожно говорю я. – С кем? С тобой? Или с тобой?

– Она не вспомнила, – с сожалением вздыхает Валентин.

Я смотрю на Макса. У его свечения цвет неуверенной радости с примесью тухлого страха.

– А что фестиваль? – торопливо бормочет он. – Ладно, мы были там. Хорошо, я скажу: там мы с тобой и познакомились. Ты хотела знать правду? Ну, вот тебе правда: я тоже не знаю, как тебя зовут на самом деле, потому что нам ты представилась как Рыжая Соня!

– Пьяная Рыжая Соня, – с удовольствием уточняет Валек. – Веселая и сговорчивая!

– Мы перемигнулись в толпе у сцены, поехали к морю, потому что тебе приспичило устроить ночное купание голышом, а потом ты оставила нас барахтаться в волнах, а сама увела мою машину! – добивает меня Макс.

– Я же не рыжая, – жалко оправдываюсь я, дрожащей рукой касаясь отросшей темной щетины на макушке.

– А была рыжая, с длинными волосами.

– Подтверждаю! – кивает сияющий Валентин. – Это единственное, что я помню о тебе совершенно точно: волосы были рыжие!

Он тянется ко мне, и я делаю два шага назад.

Всего два, зато каких!

На первом шаге я сбиваю пустую водочную бутылку, и она катится по полу, попадает мне под ногу на втором шаге, после чего сама летит в угол, а я – на пол.

Спиной вперед, затылком в паркет.

Занавес!

Слабак храпит на диване, пуская слюни на подушку.

Слюнтяй.

Даже во сне лицо у него страдальческое – кажется, сейчас скривится и захнычет жалобно, как младенчик.

Пить не умеет, девок мять не умеет, бабло у дурной инвалидки отнять – и то не умеет! Трепло и тряпка.

Дать бы ему как следует по роже, да тут уже есть одно тело в отключке, второе будет лишним.

Если дура не очнется, придется избавляться от трупа. Хотя от слабака и в этом будет мало пользы, зассыт он труп закапывать, сам с перепугу сдохнет.

По морде ее похлопать, что ли?

А ничего так морда, симпатявая, с прежними рыжими волосищами была бы даже очень.

– Ау, красотка! Просыпаемся, просыпаемся!

Ага, реснички задрожали! Не сдохла девонька, крепкая!

Небось не развалится, если ее сейчас того… И сопротивляться не будет…

Что такое? Не нравится?

Мне темно и холодно. Голова чугунная, неподъемное тело ноет. Кажется, что я лежу на льду, и он вытягивает из меня остатки тепла и силы.

В темноте кто-то бесцеремонно касается меня, ворочает, тянет с меня одежду. Становится еще холоднее. Я хочу возразить, но губы едва шевелятся, не пропуская стона. Даже веки поднять – задача непосильная. Смотрю сквозь ресницы – мрак, муть, расплывчатые пятна в путанице линий.

Потом слышу голос:

– Что такое? Не нравится?

Розовое пятно приближается и превращается в лицо. Я почти узнаю его, и в этот момент попадаю рассеянным взглядом в чужие цепкие глаза.

Вспышка – и картинка становится яркой и четкой.

Девка разложена животом вниз, как морская звезда. Рыжие волосы потемнели и втоптаны в песок, будто бурые водоросли в полосе прибоя. На белой веснушчатой спине бородавки и родинки налипших ракушек и камешков, между ними – свежие царапины, все вместе похожи на созвездия, какими их рисуют в учебниках астрономии.