Джинсы мертвых торчков

Она останавливает на мне этот взгляд «я готова», и мы отправляемся в туалет. Сажусь на крышку унитаза, она раскорячивается сверху, и начинаем трахаться. Вдруг дверь раздвигается, и коренастый пиздюк в сандерлендовской футболке стоит и смотрит на нас с отвисшей челюстью. Марианна оборачивается:

– Блядь… Саймон…

Хлопаю по ручке двери, та снова задвигается, и на сей раз я не забываю нажать кнопку блокировки. Вторжение кабана усилило мой стояк, и мы гоним всякую пургу, пока не доводим друг друга до совместного истерического оргазма.

Ковыляем обратно на свои места и смотрим на остальных пассажиров вагона с вальяжным, снисходительным ехидством помешанных на сексе. Поезд въезжает на «Уэйверли» с небольшой задержкой, но я отправил мамме эсэмэску, и мы не должны слишком сильно опоздать. Запрыгиваем в такси до ресторана «Аутсайдер» на мосту Георга IV. Это мое любимое местечко, когда возвращаюсь в город. Классная еда местного производства и дружелюбное, но ненавязчивое обслуживание.

– Я нервничаю, зая, – говорит Марианна.

– Прорвись сквозь херню, о заветная сила. Я горжусь тобой, куколка, и никто не унизит и не оскорбит тебя – только через мой труп, – говорю ей. – Зажигай! Тони Стоукс!

Когда любимый братец входит под ручку со своей очаровательной невестой, первой поднимает глаза сестричка. Я решил, что это будет самым эффектным выходом, на который мы способны. Карлотта таращится в недоумении и, поперхнувшись, немеет. Луиза замечает нас и, кажется, поражена, но почти приятно, а ее муж Джерри поворачивается к ней, пытаясь понять, что происходит. Затем Юэн, явно почуяв, что пахнет жареным, поднимает взгляд от меню и видит, как мы стоим над ним, собираясь сесть.

– Пора выложить карты на стол, – объявляю ошеломленной компании, опускаясь на свое место, а Марианна скованно садится вслед за мной. – Нам всем надо оставить малехо прошлого позади, возможно, ваши сердца заахают-заохают… но мы же все взрослые люди, и нам плевать, что там…

– НЕ МОЖУ ПОВЕРИТЬ! ТЫ ПРИВОЛОК ЕЕ СУДА! – вопит Карлотта, и посетители поворачивают к нам головы. – ТЫ… ТЫ ЖЕНИШЬСЯ… – Она поворачивается к Марианне: – А ТЫ… ВЫХОДИШЬ ЗА НИВО?!

– Карлотта, прошу тебя, – призывает мамма, а шокированные посетители цокают языками, и метрдотель нервно топчется.

– Оченно по-бананоквартирному звучит, сеструха, – улыбаюсь, чтобы разрядить обстановку.

Разумеется, ее уши остаются к этому глухи.

– ИДЕМ! – Карлотта хватает Юэна за руку, поднимает его на ноги и тащит мимо возмущенных посетителей к дверям. Он на секунду оглядывается и в замешательстве дергается, как дурбецельный баран на скотобойне, блея жене утешительные тупизмы.

– Вот так всегда, – пожимаю плечами, – весь мир вертится вокруг нее! – Поворачиваюсь к матери: – Мамма, это Марианна, любовь всей моей жизни.

Марианна поглядывает на дверь, из которой вылетают Карлотта и Юэн, а потом улыбается мамме:

– Приятно познакомиться, миссис Уильямсон.

– Кажется, я вас помню…

– Да, мы с Саймоном встречались много лет назад.

– Угу, помню, – лыбится Луиза, и Марианна напрягается.

– Дорога была каменистой, но путь истинной любви никогда не бывает гладким, – заявляю, подзывая официанта. – Извини, брат, за кипиш, эмоциональный момент… – Обращаюсь к столу: – Кто по шампусу? Пузырца для рывца?

– Что с твоим носом? – спрашивает мамма.

– Подлое нападение, – говорю ей, – но уже все хорошо!

– Да уж, кино и немцы. – Луиза скалится, как слабоумный Чеширский кот, которому зажали в тисках мохнатые яйца.

Официант появляется снова с этой присадистой стеклянной хуйней в ведерке со льдом. С хлопком открывает бутылку и, к моей безудержной радости, разливает.

– Веселей! – поднимаю свой бокал. – В этот конкретный момент времени во всем огромном бескрайнем мире нигде не происходит абсолютно ничего плохого!

38 Рентон – Не бегай за Бегби-боем

На дороге слишком яркое дневное солнце обжигает сетчатку. Достаю из кармана рубашки очки, напяливаю их и жму на газ, а на магнитоле Вик Годард поет о Джонни Сандерсе. Плавно гоню по Тихоокеанскому хайвею, сияющее голубое небо контрастирует с поросшими кустарником бурыми холмами. Еду в Санта-Барбару, отдавая себе отчет, что рискую всем – счастьем с Викки, своим отцом, попыткой создать вот здесь домашний очаг для Алекса.