Дженни. Томасина. Ослиное чудо

Кроме того, она ткачиха. Ей дают шерсть, она прядет её, ткёт ткани, шьёт одежду и отдаёт её фермерам. Они ей платят, а она покупает то, что нужно для её лечебницы, и сама трёт и варит какие-то лекарства для зверей.

На её земле летом 1957 года и воскресла я, великая богиня Баст.

Помню день, когда моё Ка снова вошло в моё тело и Лори перенесла меня в храм.

Она посадила меня на камень и представила местным обитателям. Обитатели эти — просто звери, вернее — звери и птицы: три кошки, несколько котят, галка, белка и две собаки. Кошки зашипели на меня, собаки залаяли, галка закричала, белка залопотала.

— Что ж вы? — сказала Лори. — Как не стыдно! Гостью обидели.

Простой кот (как выяснилось, звали его Макмёрдок) выгнул спину, а другой кот, тоже простой, но чёрный (Вулли), подошёл ко мне.

— Кто ты такая? — спросил он. — Видишь, нас тут много, не повернёшься. И без тебя тесно.

Я честно ответила:

— Имя моё Баст-владычица. Отец мой — Солнце, мать — Луна. Его имя — Ра, её — Исида. Меня почитают все люди и зовусь я звездой Востока.

Котята перестали ловить свой хвост и кинулись к матери, полосатой и пушистой кошке по имени Доркас.

— Не слыхал! — фыркнул Вулли. — Что-то жирно для облезлой рыжей котихи…

Я возгорелась божественным гневом, ощерилась, зашипела, но они хохотали — заливались. Галка хлопала крыльями, собаки катались по земле, белка взвилась на дерево. Скочтерьер собрался схватить меня за хвост, но я удачно щипнула его за нос, пускай знает.

Мне осталось воззвать к Гору, чтобы он соколом низринулся с неба и выклевал им печень, и к змею Апопу, и к Атуму, насылающему болезни.

Но никто не явился на мой зов. Никто не покарал богохульников.

Так я столкнулась впервые с теми, кто не верит в богов. Я не знала, как быть, но Лори всё уладила. Она взяла меня на руки, понесла в храм и устроила мне святилище у огня. Я приняла её в жрицы и стала осматриваться.

Наш лесной храм — странное место. Люди сюда не ходят. Пастухи и фермеры вынимают зверей из ловушек, кладут под дубом и звонят в серебряный Колокол Милосердия. Лори выходит из храма и берёт зверя.

Кажется, люди боятся Лори, и правильно делают — она ведь жрица истинной богини. На стук она не выйдет, и на крик не выйдет, только на звон Колокола, напоминающий мне звон кимвалов в моём прежнем храме. Вулли (он хоть и простой кот, но умный) рассказал мне, что Лори нашла Колокол в лесу. Прежде он принадлежал разбойнику Роб Рою и предупреждал его, если поблизости была королевская рать. В храме, на первом этаже, комната с камином (моё святилище как таковое), и ещё одна комната, где хранится пряжа. На втором этаже спит Лори, и туда не пускают даже меня.

За храмом каменное строение. Многих черепиц на его крыше не хватает, и Макмёрдок водил меня туда заглянуть внутрь. Мы видели, как Лори ухаживает за своими больными. Там у неё кролик, землеройка, полевые мыши, птенец, выпавший из гнезда, и горностай с раненой лапкой. Есть и пустые клетки, но Мак сказал мне, что иногда полны они все.

Да, теперь он для меня — Мак, и Вулли дружит со мной, и даже Доркас, большая барыня, даёт мне иногда вылизать котят. О своём божественном происхождении я с ними не говорю, но сама о нём помню и ещё явлю мою силу.

Жрица любит меня, гладит, чешет за ухом, поёт мне песни. Голос у неё нежен и чист, как флейты в моём храме, и, закрыв глаза, я переношусь мыслью в прошлое. Словом, живётся мне неплохо. Еды много, только ловить никого не разрешают, Лори не даёт трогать живые создания.

Все шло хорошо, жаловаться было не на что, пока к нам не явился Рыжебородый.

12

— Надо бы мне с ней потолковать… — сказал отец Энгус, семеня по улице рядом со своим другом. — Не нравится мне, что она с тобой не разговаривает… какая бы туг ни была причина.

— Причина! Да нет никакой причины, — сердито отвечал Макдьюи. — Упрямство одно. Она ведь упрямая, как… ну как я, если хочешь.

— Ты ей других животных предлагал?

— Ещё бы! Принёс ей кошку, сиамскую, породистую, лучше некуда. А она закричала, убежала, уткнулась миссис Маккензи в передник. Кричала, пока я не унёс кошку обратно. Соседи думали, наверное, что я секу свою дочь. Оно бы и не вредно…

— Розгой любви не добьёшься, — сказал Энгус Педди.

Макдьюи невесело кивнул. Он знал это сам; знал он ещё, что соседи говорят так: если ветеринар не пожалел собственную кошку, животных к нему носить опасно. Слухи эти дошли до самых дальних ферм, где его раньше если не любили, то хотя бы уважали. За последние две недели к нему не пришёл ни один фермер.

— Не знаю… не знаю… никак не пойму… — размышлял он вслух, словно Педди не шёл рядом с ним. — Я бы и рад оживить эту кошку. Но принеси она её сейчас, я бы её снова усыпил!

— Без Томасины ей очень одиноко, — сказал священник.

— Да что мне делать? — сердито спросил Макдьюи. — Я всё ждал, что ей надоест, но она упёрлась, как каменная. Смотрит сквозь меня.

Энгус Педди не любил откладывать.

— Пойду поговорю, — сказал он. — Может, что и выйдет. Они дошли до конца улицы и Макдьюи нырнул в свою лечебницу, бросив на прощанье:

— Не выйдет ничего.