Джанки. Исповедь неисправимого наркомана

– Три года, – ответил тот (его взяли за подделку и продажу рецептов) и принялся рассказывать о сроке, который ему намотали в Огайо. – Обязательно влипнешь там в какую-нибудь херню. Тусовка тамошних ребяток – хамливый ублюдочный молодняк. Берешь в лавке джанк, и сразу к тебе начинает подваливать всякая мразь… Дескать, давай его сюда. И если ему не дать, он расквасит тебе хлебало… А потом они на тебя ещё всем скопом навалятся. А всех их не одолеешь.

Картежник из Сент-Луиса объяснял как приготовить продукт из карболовой кислоты, разлагая её на составные части – масла, фенол и опиосодержащую тинктуру:

– … А коновалу и говорю, что у меня старуха-мать, и этой штукой лечится от геморроя. Когда отфильтруешь масла, набираешь продукт в чайную ложку и держишь над огнем: так фенол выжигается. Это целые сутки не отпускает.

Красивый, загорелый, атлетического сложения мужик лет сорока с серо-стальными волосами рассказывал, как его подружка умудрилась протащить ему херовину в апельсине:

– Так… дело было в Каунти… Чёрт возьми, мы, как последние идиоты, чуть в штаны не наложили… Блин, а когда попробовали кусок – одна сплошная горечь… Должно быть, там было граммов пятнадцать-двадцать, она их туда машиной впрыснула… Я и не предполагал, что у неё так соображаловка сработает.

– А этот на входе мне и говорит: «Наркоман! Ну почему ты, сукин сын, считаешь себя торчком? Впрочем, ладно, здесь тебе поживиться будет нечем».

– Масла и раствор. Масла всплывают, и ты отцеживаешь их машинкой. Получается чёрный как деготь.

– Когда вмазывал Филли, меня уже трясло, как сукиного сына.

– Ну, коновал и говорит: «О'кей, сколько ты употребляешь?…»

– Когда-нибудь пробовал дилаудид в порошках? Куча чуваков от него кинулась… А хватает всего ничего – сколько уместишь на кончике зубочистки… Полная чума и никаких гвоздей…

– Готовишь и вмазываешь.

– Убитый.

– Обдолбанный.

– Это снова случилось в тридцать третьем. Двадцать долларов за унцию.

– А мы как-то прикололись и использовали бутылку в качестве кальяна, присобачив к ней резиновую трубочку. Когда докурили, разнесли бутылку вдребезги.

– Готовишь и вмазываешь.

– Убитый.

– Точно тебе говорю, кокаином можно ширяться под кожу… попадет прямехонько в желудок.

– Гера и кокс… Накачиваешься, вдыхая носом.

Словно вконец оголодавшие, которые ни о чем, кроме еды, и говорить не могут. Вскоре стало отпускать, и беседа завяла. Люди разбредались кто куда: кто прилечь, кто почитать или перекинуться в картишки. Ланч подали прямо в отделение – отменная вкуснятина.

Кололи три раза в день. В семь, сразу после подъема, в час и в девять. Где-то днём появились двое старых знакомых – Мэтти и Луис. С последним я столкнулся, когда мы строились к «вечерне».

– Они заставили тебя? – коротко спросил он.

– Нет. Просто лечусь. А ты?

– То же самое.

Вкупе с вечерней дозой мне выдали немного хлоргидрата в стакане. Ночью к нам в отделение привезли ещё пятерых. Санитар всплеснул руками:

– Ума не приложу, куда их класть. У меня и так здесь уже тридцать один торчок.

Среди новеньких выделялся седой, напыщенный мужик лет под семьдесят. Звали его Боб Райордан. Старый мошенник, джанк-пушер и вор-карманник. Вообще-то он походил на банкира, образца эдак 1910 года. Он приехал на машине с двумя друзьями. По пути в Лексингтон они позвонили начальнику главного медицинского управления в Вашингтоне и попросили протелеграфировать на проходную, что вот-вот прибудут, дабы их пропустили без всяких проволочек. К начальнику обращались запросто – Феликс, и, похоже, знали его с незапамятных времен. Однако в ту ночь приехал один Райордан. А те двое заехали в какой-то городок неподалеку от Лексингтона, где у них был знакомый коновал, чтобы вмазаться напоследок и до того, как их скрутит из-за отсутствия продукта.

Оба приехали на следующий день, около полудня. Одного звали Сол Блум – еврей с обрюзгшей рожей. Прохвост, которому наплевать на всё, что его окружает. С ним был маленький худощавый человек по кличке Банки. Если бы не его глаза – серые, ясные и холодные, скрытые за очками в стальной оправе, то он вполне сошел бы за пожилого фермера или просто за высохшего старика «кожа да кости». Таковы были приятели Райордана. Все они отсидели порядочные срока (особенно «федеральные») за торговлю джанком, были приветливы, но определенную дистанцию сохраняли. Грузили историей про то, как их достали федералы, вследствие чего им и в самом деле хочется завязать.

По Солу это выглядело так: «Чёрт, я обожаю джанк и могу достать его хоть целый вагон… Но если уж нельзя ширяться без того, чтобы легавые пасли тебя всё время, то лучше слезть и завязать». И он погнал о своих старинных знакомых, которые когда-то крепко сидели, а потом стали цивильными… «Теперь они говорят: „Эй, с Солом дел лучше не иметь. Он из героинщиков“. Не думаю, что они надеялись хоть кого-нибудь убедить своими избитыми россказнями про всякие там завязки и слезки. Просто – это один из способов сказать: „Почему мы здесь, не ваше дело“.