Джафар и Джан

Про себя думает: надо не забыть, что я — Эсма. Была когда-то такая поэтесса — мединка. Сочиняла насмешливые стихи против Мухаммеда, и пророк велел ее казнить. Не очень подходящее имя, но теперь уже поздно менять. Пусть буду Эсма, племянница дворцовой судомойки, сиротка Эсма.

— Ты и живешь во дворце, Эсма? Расскажи, как там…

— Ну, что ты, что ты… Никогда не была, а живу близко, около… Мы с теткой сегодня ходили в деревню и задержались. Ох, знаешь, Джафар, страшно ночью одним…

— А почему же вы не остались ночевать? Утром бы и вернулись.

— Нельзя, тетке надо к рассвету во дворец. Строго там. Опаздывать — ни, ни…

Нет, нелегко с ним: отчего, да где, да почему.

Еще спросит, чего доброго, в какой деревне были и сколько времени шли. Названия-то Джан знает, а сколько куда ходу, для чего ей нужно было?.. Нет, пронесло… Прежде никогда не ловил рыбу — негде было, а здесь, в Анахе, полюбил. О мухах, об удочках, о разных рыбьих породах — какая насадка нужна на сома, и какая на щуку, и какая на язя… Джан знает, что щука вкусна, пока не слишком велика, а подают ее с рублеными яйцами и маслом, сома же приличные люди вообще не едят — рыба для батраков. О язях она что-то читала в книге о животных, но что — никак не может припомнить.

Хотелось бы о музыке, а не о рыбах, но нельзя. Племянница судомойки ничего в ней не понимает. Пристально смотрит па Джафара, внимательно слушает. Не только красив, но и голос хороший, бархатный. И смеется он хорошо, заливисто. Рыба так рыба… Пускай говорит о рыбах, лишь бы говорил. Увидимся еще — поговорим о другом.

Няня Олыга твердила весь день — первый и последний раз. Ну, нет, не последний… Непременно увидимся. Джафар замолчал. Говорит Джан. Торопится. Думает, что если спешить, не так заметно, как говоришь. Жаль, что по-простому не умеет. Пробовала, готовясь к этой встрече, но не вышло. Что она делает? Опять поперхнулась…

— Я… у меня много работы, Джафар, я вышивальщица. В мастерской? Нет, нет, дома. Няня… тетя не хочет, чтобы я поступала к хозяину. Там, знаешь, всякое бывает… Девушке лучше дома. Я вышиваю, а тетя продает. Сколько зарабатываю?.. Нет-нет, не холодно, мне жарко, только что-то в горло попало. Не могу откашляться… Сейчас, сейчас… Ну, вот… Да, неплохо зарабатываю. Я все умею — по тюлю, по сафьяну, по кисее. Недавно хороший заказ был — дочка эмира выходила замуж, и я вышила для нее десять пар сафьяновых туфель. Сколько? Какой ты любопытный, Джафар!.. Хорошо заплатили, вот и все…

Вышивать Джан умеет с детства. На самом деле хорошо вышивает. Отец, когда вернулся из земли франков, все рассказывал, как дочери короля Карла пряли лен. Велел выучить ее золотошвейному делу. Оттого и назвалась вышивальщицей. Говорить об этом может сколько угодно, но откуда ей знать, почем за вышивание платят. Трудно врать, ой, трудно. На самом деле стало жарко Эсме-Джан. И от вранья жарко, и ночь теплая, и костерчик рядом. Сняла абайе, разостлала на песке. Сидит в одной рубашке, обхватив тонкими руками колени. Какие руки у нее — совсем точно у хозяйской дочери, которая, говорят, и иголки с пола сама не поднимет.

— Джафар, а ты что же… Места хватит.

Сидят на плаще рядом. Большущие черные глаза совсем близко. На загорелой шее вздрагивает жилка. У Джафара радостно колотится сердце. Она, она… Та самая, которая снилась, которой он часами играл свои песни. Пришла на самом деле — живая, веселая, душистая. От ее волос, от рубашки, от рук пахнет какими-то чудесными цветами. Хорошо, что пастух Джафар ровно ничего не понимает в духах. Судомойкина племянница, сиротка-вышивальщица, надев рубашку из деревенского холста, по привычке прошлась по ней и по волосам пробкой флакона, недавно привезенного из Индии.

Но кольцо Джафар заметил. Девушка поправила растрепавшиеся косы, и на пальце у нее вспыхнул кроваво-красный рубин.

— Покажи, Эсма… Какое у тебя красивое кольцо.

Куснула губку. Вот ведь… Все, кажется, сняла, и жемчужную нить, и кулихал, и ассовир, а кольцо-то и забыла.

— Красивое… Да, стеклышко хорошее. Знаешь, у богатых рубины, а с меня и такого хватит. Нет-нет, оставь, Джафар.

— Да ты не бойся, не возьму же…

— Знаю, что не возьмешь. Не снимается оно. Тетя, правда, не снимается?

Спрятала руку за спину, смеется. Джафару хочется ее обнять. Не смеет — старая перестала дремать, внимательно на него смотрит. Джан снова думает о том, как трудно быть судомойкиной племянницей. Хорошо, что послушался, а то, пожалуй, заметил бы, что кольцо золотое.

Опять дремлет няня. Устала волноваться за эти дни. Только бы домой вернуться, и конец этому делу. Больше ни за что… А у костра хорошо — совсем как когда-то на Днепре. И луна была такая же, едва народилась. И вода чуть-чуть блестела, когда Межамир приплыл с того берега. Хороший он был… И этот, видать, хороший. Красивый парень. Жалко, что пастух, жалко… Жерлянки позванивают. Гукает где-то выпь. Большая рыба плеснула. Как в Днепре, как в Днепре… Дремлет няня Олыга. Сама не заметила, как прилегла на песок. Спит.