Каждый телефонный звонок – полный отстой, но я справляюсь с этим дерьмом и чувствую, что держу все под контролем. Но самое главное – отправляю электронное письмо. Я пишу Энни, лучшей подруге мамы, которая забывала о собственном горе, чтобы несколько недель заботиться обо мне и Джеймсе после пожара. Я нахожу ее в интернете и пишу ей письмо из восьми абзацев. Мне требуется три часа, чтобы подобрать слова и выразить, как ужасно я облажалась, сильно скучаю и нуждаюсь в ней. Я прилагаю все силы, чтобы объяснить ту боль и долгий процесс исцеления (точнее, его отсутствия), которые чувствовала на протяжении многих лет. Кроме Криса, я больше никому так не открывалась, и риск кажется огромным. Но он оправдан.
Мне часто приходят сообщения, фотографии и даже видео от Сабина, где они вчетвером машут мне и передают привет с гавайского пляжа, а еще периодические сообщения от Криса с вопросами обо мне, но я стараюсь не позволять себе зацикливаться на нашем общении. Это время на себя, на возможность побыть с Джеймсом, и я в восторге, что мы провели две с половиной недели без скандалов.
А потом между нами происходит отвратительный разговор.
Честно говоря, я сама хотела, чтобы все было честно и открыто.
Но это так больно, черт подери, так больно!
Но все же необходимо.
Джеймс сидит в углу комнаты и смотрит телевизор, но вдруг отрывает меня от чтения.
– Блайт?
– Секунду. – Я поднимаю палец. Меня полностью поглощает книга, а он, вероятно, хочет куда-нибудь поехать.
– Блайт, – настойчиво зовет он.
Я поднимаю взгляд и вижу, что глаза Джеймса покраснели и наполнены слезами.
О боже. Сердце сжимается. Он расстроен. Я думала, что у нас все хорошо и что я старалась поддерживать атмосферу непринужденности и легкости, но вдруг вижу, что потерпела неудачу.
Он начинает говорить, вываливая на меня правду, которой до сих пор никогда не делился:
– Так трудно здесь находиться. В этом доме, особенно вот так, в чертовы праздники, и без родителей. Просто кажется, что все произошло совсем недавно, ведь мы впервые сюда вернулись. Это слишком. Мне кажется, будто они умерли только вчера.
Мой брат ударяется в слезы, и я совершенно сбита с толку. Я не знаю, нужно ли мне сесть рядом и утешить его.
– Я хочу, чтобы они вернулись, – говорит он.
– Знаю. Я тоже.
– Я так сильно этого хочу, Блайт, что готов пойти на самое худшее.
Он делает огромное признание. Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду, и мне не хочется, чтобы он говорил такое. У меня самой возникала такая же невыносимая мысль, и я знаю, каково это – ненавидеть себя. И не желаю такого своему брату, поэтому произношу вслух то, что должно тяготить его до глубины души:
– Ты променял бы меня на одного из них.
Он совершенно разбит. Это что-то новенькое, потому что обычно я разваливаюсь на части, а Джеймс всегда спокоен, собран и разумен. Теперь моя очередь быть сильной.
– Джеймс, все нормально. Я не допущу, чтобы ты плохо себя чувствовал из-за желания вернуть их. Если бы я могла их вернуть, я бы это сделала. И неважно, какой ценой.
– Мне жаль, мне так жаль, – произносит он, окончательно расплакавшись.
– Я знаю, что ты винишь меня за ту ночь. За то, что оказались в этом доме, за то, как я… – Приходится собраться с духом, чтобы продолжить: – За то, как поранила тебя.
– Нет, ты не понимаешь.
По щекам брата ручьем текут слезы. Мне больно на это смотреть.
– Я выдержу, Джеймс. Я тоже виню себя. Твои крики будут преследовать меня до конца жизни. Знаешь, как часто я проигрывала события той ночи и представляла, как бы можно было поступить? Что, если бы я проснулась при первом намеке на дым? Или сначала внимательно проверила, убрала ли осколки с разбитого окна? Захожу даже еще дальше, когда выбирала этот дом. Стоило все доверить тебе. Все. Я бы все изменила. Но что бы ты мне ни предъявил, я не брошу тебя, Джеймс. Никогда. Можешь злиться на меня, но я всегда буду рядом и никогда не прекращу любить тебя. Ты мой брат.
Джеймс слишком расстроен, чтобы говорить, поэтому я продолжаю:
– Я понимаю. Это… часть того, через что мы должны пройти. Просто сейчас такой период. Я верю, что все станет лучше. Знаю, что так долго была не в себе и ничего не делала, но я вернулась. И я не мама. Это тоже понимаю. У всех должны быть мама и папа, но тебя несправедливо лишили этого. Любому человеку нелегко терять родителей, но ты потерял обоих, когда был еще ребенком. Я не могу ничего изменить, но собираюсь быть рядом и помочь тебе, если ты мне позволишь.
Он трет глаза и шмыгает носом, а я встаю и сажусь рядом с ним. Я хочу обнять его, но он падает мне на колени.
– Я сделал кое-что плохое, Блайт, – говорит он сквозь слезы. – Ты не захочешь быть рядом, если узнаешь. – Джеймс плачет и цепляется за меня, как маленький ребенок.
Я понятия не имею, о чем он говорит, но ему явно нужно облегчить душу. Поглаживая его спину, я размышляю, как чуждо нам вот так касаться друг друга, но я рада, что он позволяет мне утешать себя.
– Никакие твои слова не изменят моего отношения.
Он избегает смотреть мне в глаза, когда выдавливает из себя признание: