Дыша одним дыханьем

Любимый старший брат подарил мне клубного щенка. Это было в 1936 году. Щенка я назвала Джульбарсом. Чепрачный немец, крупный, яркий он был удивительно талантливой и способной собакой. Нас, юных собаководов, в те годы в Ленинграде было много и к нам относились очень серьезно. Смотры, парады, всесоюзные съезды — нам с Джульбарсом везде удалось побывать, даже на страницах «Пионерской Правды». Наша ленинградская команда за несколько лет перед войной выиграла Всесоюзный смотр-соревнование. Вот, на фото, я — вторая справа. А первая — Риточка Меньшагина — наш командир отряда. Вот, мы дети еще — галстуки пионерские, знамена, барабаны. С Ритой бок о бок нас провела судьба по жизни. И провела, и хранила, но об этом потом. Дрессировали мы собак «по-взрослому». Учителя были очень строгие. Растили собак для дела, не для забавы. Связная служба, следовая, «задержание», охрана…

В 1939 году тихо началась Финская война. Джульбарса мобилизовали. Но перед тем, как собаку призвали на фронт, мы переучивали его, готовили на заставу. Джулик должен был работать… молча, чтобы не выдать расположения наших. Пес мимикой, движением показывал, что обнаружил кого-то. Солдат, которому достался Джульбарс, писал мне домой благодарственные письма: «Чудо, что за собака! Спасибо тебе, Лиза, за Джульбарса». Знаю, что они имели несколько задержаний, правительственную награду, а потом… потом связь с ними прервалась и больше никогда ни о солдате, ни о собаке я ничего не слышала. Долго не верилось в худшее. И сейчас не хочется верить.

За Джульбарса наш клуб премировал меня щенком, тоже овчаркой. Я его назвала Мигом. Миг был очень перспективной собакой, в племенном смысле — ценной. Мигуля, Мигуля! Мой самый верный, самый честный пес.

Грянул сорок первый. Мне — семнадцать. Сужалось кольцо блокады, исчезали из домов животные. Их съедали люди, обезумевшие от голода. За нами — мной и мамой ходили люди и умоляли: «Отдайте, продайте собаку. У нас дети умирают от голода!» Золотые горы предлагали, сервизы, шубы! Да и нам уже нечем было кормить Мига.

Мига мы с мамой сдали в армию — отвезли в военный питомник, который располагался в Сосновке. Его начальником была Ольга Дмитриевна Кошкина — наша учительница, начальник Клуба и огромный авторитет в собаководстве. Это было осенью сорок первого. Потом — рыли окопы и противотанковые рвы, дежурили на крышах, гасили зажигалки и страшно, люто голодали.

Весной 42-го мне исполнилось 18. «Я иду на фронт добровольцем!» — заявила я старшим. — «Ты с ума сошла! Война — мужское дело!». Мама ругала, умоляла меня, а потом смирилась и благословила. «Иди и служи честно» — сказала она мне у дверей военкомата на улице Шамшина, на Петроградской стороне. Я только об одном просила военкома: «Хоть куда, лишь бы только были собаки!» И получила назначение в Сосновку! Считайте, рядом с домом. Хотя и фронт тоже был рядом с домом.

^{П. А. Заводчиков, О. Д. Кошкина, Сержант Самойлович, Маргарита Меньшагина}

Первая, кого я увидела в части была Рита Меньшагина — моя самая близкая подруга по Клубу юного собаковода! «Лиза! Лиза! Твой Миг здесь! В вольере, пойдем, я отведу тебя к нему!» Это было такое счастье. Я рыдала, обняв собаку. А он скулил и вылизывал мне щеки. Командир части Петр Алексеевич Заводчиков, наш Батя незабвенный, приказал передать Мига мне. И что за чудо? В части стали собираться девчонки лет по 18–19. А командирами, старшинами были серьезные, взрослые мужики, фронтовики.

Мы — инструкторы-дрессировщики были младшим комсоставом — ефрейторами, сержантами. Учили девочек-ровесниц азам дрессировки. Нас самих командиры учили минному делу, учили очень сурово. Хотя, нет, не сурово — строго. Представляете, в разгар войны — сто девушек за забором?! Но Батя был не только строгим, он был отцом родным! На нас ни один солдатик не смел косо посмотреть, ни один офицер! Батя нас, как цыплят, под крылом караулил. С Заводчиковым никто бы и связываться не посмел.

Наша «девичья команда» — отдельный 34-й батальон, так и осталась девичьей командой. У нас в батальоне только одна девчонка в конце войны демобилизовалась по беременности. А остальные честь сберегли! Как вспомню — худющие, глазастые, блокадные девчонки. Все были такие изголодавшиеся! А пайка-то, хоть и побольше, чем на гражданке, но не очень-то и большая. Мы даже, стыдно говорить, у собак в первое время тайком конину вареную (дохлятину!) подворовывали. Плачешь, прощения у собаки просишь, а сама потихоньку отвернешься и съешь кусочек из миски. Потом, более-менее, отъелись. Обмундирование нам выдали мужское. Сапоги 41–43 размера, меньше не нашлось.

^{Девичья команда — групповой снимок}