Дым отечества

что и размерами — мебель мебелью, и рожей — разбойник разбойником. Хорош. Ведешь беседу, а самого так и тянет перейти на чужой ритм… подыгрывает послу, негодяй, в буквальном смысле слова. А как у вас погода — спасибо, замечательно, все снегом занесло. А как у вас погода — спасибо, замечательно, дороги развезло. А как у вас здоровье — спасибо, замечательно, гулял и простудился. А как у вас здоровье — спасибо, замечательно, я в жалобах тону. Вот получу еще одну про то, как Хэмиш Вилкинсон невесть где заблудился — и тотчас же пойду ко дну ловить на дне луну. Хэмиш — ну что, в сущности Хэмиш, скверным был соседом и погорел исключительно на своей наглости, потому что заблудился он на той стороне некоего ручья, где ему — и спутникам его, и скотам, и чадам, и домочадцам тем более, — делать было совершенно нечего. Притом был он там не просто так, а с целью разбойного нападения, можно сказать — удара в спину, и, между прочим, с намерением отомстить за сына, который, опять-таки, нашел свой конец не на той стороне, на которой надлежало бы, после погони по свежему следу, погоня же последовала — да, во всех смыслах, — за совершенно, совершенно недобрососедской вылазкой, нападением, хищением… ну, в общем, вы понимаете, да.

Да. Но как неприятно, что с ним приключилась такая беда… неужто, заблудшего совсем никак не удавалось вернуть обратно? То, что Хэмиш сумел заблудиться в таком количестве, опять переходит границы, но не страны, а приличия. И если бы я не сочувствовал вашему морю, я бы тоже рассыпался в жалобах, завываниям лютни вторя… Но я, как никто, знаю, что на границе случается всякое. И — вы, конечно, знаете, я даже не в порядке напоминания, а просто по любви к нудным повторениям, по занудству, — у нас на границе не то чтобы мало людей… не столько, чтобы мы не справились с каким-нибудь эпигоном — да, во всех смыслах, — Хэмиша, но столько, чтобы не рисковать своими, усовещивая и миром вытесняя героев, которые к нам придут за руном, которое у нас совершенно не золотое, а ровно такое же, что и на их стороне. Так что лучше бы сии аргонавты, знаете ли, плыли бы себе мимо. Вы же знаете, граф, вкусы героев необъяснимы. Впрочем, и судьба к ним, как правило, неблагосклонна — что естественно, хотя не всегда справедливость приходит путем закона… впрочем, вина? Вы очень любезны, господин посол. Кстати, мы тут строим акведук, представьте себе.

— Вы можете считать меня профаном в политике, граф, но в приграничной политике я не профан. Это легко доказать — я жив. И вот что я вам скажу. За последний год по всем ярмаркам лошади вздорожали в цене вдвое, хорошие — втрое, и их не найти. Я даже об этом в столицу писал. И рейды за лошадьми участились,

заметно. Знаете что это значит? Это значит, что в Стирлинге и в Карлайле думают,

что может быть война. Очень может быть. Армия себе лошадей с юга приведет, а вот альбийская половина приграничного алфавита, которая рассчитывает к армии пристроиться и поживиться, должна о себе заботиться сама. Что она и делает. Но лошади вздорожали вдвое — а не впятеро… Вы меня понимаете?

— В Лондинуме еще не забыли «королеву Альбийскую», — хмурится лорд канцлер. — Нынешней весной и летом по ту сторону пролива будет довольно шумно — хотя Франкония и получила два года назад по еретическим рогам от коннетабля, в прошлом году у них было не так чтобы хорошо с урожаем, а, значит, есть много свободных рук и жадных ртов, и они ударят либо по Дании, либо по Аурелии, опять же Арелат — впрочем, цену этой войне мы с вами знаем, но неурожай и в королевстве Толедском, а тут как раз наоборот, южные границы наших союзников открываются, и, знаете ли, ваш родственник, сын Его Святейшества слишком занят усмирением непокорных городов, чтобы прийти на помощь Его Величеству Людовику — а города слишком заняты вашим родственником, чтобы опять же прийти на помощь Людовику, так что пока господин коннетабль будет на юге противостоять Филиппу Арелатскому, мы, знаете ли, совершенно открыты для удара с юга. С нашего юга. Кажется, за эти два года у Хантли прибавилось морщин. А всего остального не убавилось. Перстни, цепи, меха, шитье — золотая нить по полночно-синему бархату,

— благородные седины, густая короткая борода еще белее, чем раньше. Квадратное лицо, широкие слегка обвислые щеки со свежим румянцем. Само достоинство, лорд канцлер Каледонии, столп католической партии, вельможа, которому пишет сам Папа.

— Я полностью с вами согласен. Мы открыты. Но лошади подорожали всего вдвое — значит ничего еще не решено. На юге многие хотят войны, но никто не хочет долгой войны. Сейчас они смотрят, насколько нас легко взять.

— Вот почему акведук…

— Да. Господин посол Рэндольф меня очень подробно о нем расспрашивал. Сами посудите — проект большой, дорогостоящий, без согласия всех сторон с места не сдвинется… на чем же будет умный человек проверять, чего стоят все наши слова — как не на таком деле?

— То есть, вы думаете, что…

— Да, граф. Никогда бы не стал поддерживать начинание, которое разделяет