Песок взметался из-под колес, земля за нами бурлила и проваливалась, я выжимал из зверя Джека максимум и лихорадочно искал глазами препятствие, ну же, что угодно! Впереди зачернела впадина, неширокая метра в три — проскочим и, можно считать, спасены: зыбучие пески любят ровные территории и отступают перед первым же холмом, ямой, насыпью…
— Держись крепче! — крикнул я.
Прыжок, секунды полета и тяжелый удар вышибает дыхание.
Сердце билось где-то в горле, и цвета стали ярче: бирюзовое небо, оранжевый песок.
Я мог бы сразу вернуться к прежнему направлению, но перестраховался и сделал круг километров в двадцать.
После дорога шла более-менее спокойно, но на душе осталось мерзкое послевкусие, как если б чьи-то когти из ниоткуда царапнули по горлу и растворились. Ариэль ехал тише воды и ни слова не сказал про палящий зной. Около двух мы сделали привал в тени красных известняковых холмов. Я долил бензин и отшвырнул пустую канистру. Ариэль плюхнулся возле мотоцикла, подложив подушку, и уткнулся лицом в ладони, его волосы слиплись от пыли и пота и торчали, как грязная солома.
— Выпей, — я потряс его за плечо и протянул бутылку.
— Нет…, это твоя…
Ну да, Белая Крепость навсегда вбивает простую истину: "Чужую воду не тронь".
— Пей, у тебя руки трясутся, плохо дело.
Ариэль сделал пару больших глотков, с неохотой оторвавшись от бутылки.
— Сегодня самый тяжкий день, — сказал я, потому что надо было что-то сказать. Не говорить же, что сегодня трудно, завтра будет хуже, а потом конец.
К закату мы вымотались настолько, что я начал думать, все кончится быстрее. Кое-как поставил палатку и влез внутрь, втащив за собой Ариэля. Ночная прохлада принесла облегчение, однако, как бывает при полном измождении, уснуть сразу не получилось.
— Сядь-ка, — сказал я Ариэлю, тот послушно поднялся.
— Что ты делаешь? Ай! Ай!
— Разминаю. Терпи.
— Больно!
— Зато завтра сможешь ехать.
Я с силой массировал худые плечи, прошелся большими пальцами по позвоночнику от затылка до поясницы, растер спину и руки. Скоро вскрики Ариэля сменились на довольные и даже слегка неприличные постанывания. Я мял напряженные мышцы, ощущая, как постепенно расслабляется тело под моими пальцами.
— Готово! — я хлопнул парня между лопаток. — Свободен.
— А ты?
— Что я?
— Давай я тебя разомну.
— Ну попробуй, — я развернулся и снял куртку.
На мои затекшие плечи нерешительно легли руки. Массировать Ариэль не умел, но очень старался, ласковые поглаживания боль не снимали, но успокаивали, и я, кажется, задремал, потому не отследил, как теплая ладонь сползла по моему животу вниз.
— Что ты делаешь? — я перехватил руку.
— А что, — дыхание Ариэля пощекотало ухо, — бетам совсем не хочется…?
Я чуть было не ляпнул: "Без понятия".
— Пора спать, — я натянул куртку и лег, накрываясь одеялом, приподнял правый край, — залезай, чего замер?
Ариэль быстро приткнулся к моему боку.
Я прикрыл глаза, уговаривая сознание погрузиться в лечебный сон, но перед внутренним взором мельтешила оранжевая полоса песка, и меня начинало тошнить.
— Лейв, ты прости меня… Я испугался просто, подумал, вдруг у нас ничего не выйдет, ну и…
— Забей.
— Знаешь, мне впервые в жизни так свезло. Когда во мне омега проснулась, я решил было, все…хана. Я бы, как те другие в Белой, не смог… Даже смекнул, как ловчее покончить со всем — решил, воду украду, хоть вспомню, каково это, когда совсем пить не хочешь. А потом ты появился и помог, а уже завтра мы в Крепости Рока будем… С ума сойти! Может, мне всю жизнь потому только и не везло, чтобы я щас мог вот такой кусок удачи за раз отхватить, как думаешь?
— Не знаю. Ты отдыхай, Ариэль. Завтра рано вставать.
На следующий день жара снова разбудила нас надежнее будильника. Усталость за ночь не рассосалась, но отступила, позволив мне сесть за руль, а Ариэлю прижаться к моей спине. И мы ехали хорошо, вскоре пошли солончаки, застывшие в засуху, и на них я смог выжать аж сто сорок, упиваясь тем, как ветер сдувает жару, а потом пошли твёрдые пески, и я сбросил скорость до восьмидесяти, что тоже было совсем неплохо. А к полудню произошло то, чего я ждал — у нас кончился бензин.
— Что совсем кончился? — Ариэль пнул ботинком пыльное колесо.
— Совсем.
— И что теперь?
— Мы сделали где-то тысячу сто тридцать, значит, до крепости километров двадцать-тридцать.
— Будем идти, — я надел рюкзак, застегнув пояс на груди и талии.
— А как же мотоцикл?
— Можешь катить его, если охота.
Мы шли молча, войдя через час в подобие транса, я старательно игнорировал тревожные признаки обезвоживания: головную боль, тошноту, слабость. Последнюю воду мы распили утром.
Я уже не помнил, почему так важно идти быстро, ноги ступали тяжело, я будто пробирался сквозь вязкое болото.
В три часа Ариэль упал в песок, по ощущениям это наверняка было все равно что сесть на горячую сковородку.
— Передохнем? — спросил я, понимая, что звучит, как издевка.