Дыхание в унисон

— Отвечаю по порядку. Нет, не актер и не близко. Переводчик, с экономическим уклоном. Зовут Николай Иванович. Поколение — между Бернесом и мною, ближе к Бернесу. Почему секрет? Потому что не знаю, как родителям сказать. Он уже был женат, теперь разведен. У него двое детей, мальчику 9 лет, а девочка еще старше. Что мама с папой не одобрят, я не сомневаюсь. А еще что люди скажут! Ведь обязательно будут говорить, что у меня расчет! А я все-таки публичный человек, обязана беречь имя! Но, ты знаешь, я все это понимаю, а там такое море обаяния, такая заботливая мужская рука и мужская душа, что я таю, как только не то что увижу, даже просто как подумаю.

Конечно, у Лины это все серьезно, нечего даже сомневаться: сколько я помню, «беречь имя» всегда для моей сестры было главной нравственной задачей. Сначала отцовское имя, потом оно уже стало и ее, актерским, можно сказать, символом. Потом-потом, много лет спустя, она мне скажет:

— Я не могу уехать из России, меня не поймут.

Я не сдавалась:

— Кто не поймет?

Ответ мне показался тогда излишне пафосным:

— Народ, зрители, те, ради кого я живу и тружусь!

Но это уже было через много лет, а тогда мы продолжали обсуждать ситуацию:

— Ну так и нет проблемы, выбери, какая сторона перевешивает, и прими решение. Тебе что важнее — как самой жить или как другие оценят? А мама с папой у нас, согласись, самые лучшие, они понимают все! Так когда свадьба?

— Фаты и Мендельсона, конечно, не будет, но я обещала дать ответ, как вернусь в Москву.

— Ну и пусть будет в добрый час! А где жить?

— У него есть квартира, маленькая, две комнатки в коммуналке, с соседями, но в хорошем месте, в центре.

— Дай бог счастья! Ты только не вздумай фамилию поменять, папа очень обидится.

— Это точно. Но ты не забудь, я уже в некотором роде знаменитость, мне фамилия не только ниточка единства с вами всеми, еще и визитная карточка!

Это были не пустые слова. Сколько помню, в любой сложной ситуации Лина в первую очередь задавалась вопросом — как ход событий скажется на ее репутации, на ее имени. Случалось и так, что этот вопрос диктовал решение.

Николай Иванович оказался очень красивым, улыбчивым и открытым человеком. Мы быстро подружились, и это не моя заслуга, я вообще трудно сближаюсь с людьми. Но муж сестры был так приветлив, щедр и искренне хлебосолен, он так старался каждый мой приезд превратить для нас с сестрой в праздник, а вдобавок ко всему с ним было так интересно, мне казалось, что он знает все обо всем. И очень скоро он стал полноценным членом нашей семьи.

А однажды произошел курьезный эпизод, который сегодня, может быть, и не все поймут. В один из моих коротеньких приездов, а на долгие никогда у меня выбраться не получалось, мы побывали уже в театре, это из обязательной программы, уже были принесены самые замечательные эклеры и дижонская горчица (это теперь ее можно купить в любой лавке, а тогда все доставать надо было), уже покорпели мы с Николаем Ивановичем над свеженьким переводом пьесы, он увлекался переводами, в общем вроде все, что возможно, муж сестры обеспечил. А тут приходит с работы с победными искрами в глазах:

— Смотри, что я тебе принес, оцени! — и размахивает каким-то листком.

Оказалось, это пропуск на посещение мавзолея. Я содрогнулась от перспективы такого развлечения и, разумеется, отказалась. От ужаса даже спасибо сказать, кажется, забыла. Это был единственный раз, когда я обидела Николая Ивановича, но мы все же остались друзьями, он меня понял.

Такое внимательное и доброе отношение я видела почти три десятка лет, пока Лина была с ним. А потом они расстались. Не мне судить, кто из них двоих был больше не прав, могу только признаться: я тогда очень сожалела о том, что сестра приняла такое решение. А он, когда услышал ее вердикт, примчался в Вильнюс, позвонил мне из аэропорта, попросил приехать. Разумеется, я приехала, мы с ним сидели на какой-то скамейке под открытым небом, и он так просил меня уговорить сестру одуматься! А потом объявили посадку на обратный рейс, и Николай Иванович Кузьминский улетел. Мы с ним виделись тогда в последний раз. Теперь его уже давно нет на этом свете, но память о себе он оставил добрую. А с его сыном Иваном я и по сей день в приятельских отношениях. Когда увидела Ванечку впервые, он учился, кажется, во втором классе. Сегодня уже пенсионер. Жизнь быстро проходит…

Все-таки Лина была очень мужественным человеком. Долгие десятилетия все свои обиды держала при себе, потом решила, как отрезала, — хватит. И рассталась с мужчиной, преуспевающим, удобным в быту, интересным и импозантным, а главное — любимым, но не выдержавшим ее высокой нравственной планки. Отказалась от него после трех десятков лет семейной жизни и не потеряла почву под ногами. Устояла, не сломалась, не разменялась по мелочам. Осталась все той же сияющей звездой, все той же цельной натурой. Много позже, на излете жизни, Лина очень тепло и уважительно вспоминала своего мужа. Время отшелушило пустяки, оставило важное.